ношениях. От него, как от преподавателя, таяли все девчонки первого курса: кудрявый блондин с синими глазами и короткой романтической бородкой. Он обладал грациозной осанкой и мягким баритоном, был высок, строен, опрятен; одет всегда с иголочки. Лицо открытое, светлое, взгляд проницательный, на губах вечная улыбка. На вид – не более двадцати восьми.
Но Александр Федорович замечал только ее. Когда Катя входила в кабинет, его лицо начинало светиться. Во время лекций, он не сводил с девушки глаз. Создавалась иллюзия, что препод читает только для одной студентки. Его внимание к ней было настолько явным, что становилось стыдно. В тот вечер третьего октября она с тремя девчонками и двумя юношами осталась на дополнительное занятие.
– История не развивается стихийно! – говорил он своим мягким баритоном. – В истории все последовательно и закономерно, поэтому, то, что мы имеем сегодня, совершенно естественно вытекло из вчерашнего дня.
У него была удивительная дикция. Этого она не могла не замечать, как человек, заикающийся с детства. Всю жизнь она боролась с этим ужасным недостатком и только в прошлом году перестала посещать логопеда.
– В истории все логично, – продолжал Александр Федорович, – поэтому предсказывать общественные события не представляет особых трудностей, если владеешь фактами, логикой и знанием законов развития человеческого общества. Вот из вас, к примеру, кто-нибудь пытался предсказывать события?
– Я предсказывала! – подняла руку Катя.
– И что ты предсказывала? – улыбнулся историк, и в его голосе прозвучало столько нежности, что юноши скорчили рожи, а девчонки закатили глаза.
– Смерть отца моей подруги… У меня есть подруга в Твери. Ее зовут Аленой… Она старше меня на три года.
– Минуточку! – поднял палец историк. – Потом я с удовольствием послушаю, а сейчас вы должны уяснить одну вещь: в истории все настолько закономерно, что необдуманные поступки всегда чреваты. Причем, без каких либо исключений…
После занятий историк поймал ее за руку, когда она пыталась выскользнуть в коридор за своими сокурсниками.
– Ну, – блеснул он веселыми глазами. – Продолжай! Итак, ты приехала из Твери. А в Твери у тебя осталась подруга Алена.
Последним из кабинета выходил Женя Городецкий. Прежде чем закрыть дверь, он оглянулся и расплылся в понимающей улыбке.
– Можно, Александр Федорович, я расскажу потом? – попросила Катя, томно опустив глаза.
– История не прощает, когда ее откладывают на потом. Здесь и теперь!
Он усадил ее за стол, а сам присел напротив.
– Итак, твою подругу зовут Аленой…
– Ну да, Аленой. Она была самой красивой девочкой в школе. В общем, история короткая, – начала смущенно студентка. – С Аленой мы подруги с детства. Отец у нее был строителем. В то время он работал в Ставрополе. И вот возвращаемся мы с ней вечером с дискотеки, и Аленка мне говорит: «Давай зайдем ко мне. Мама собиралась печь блины». Я согласилась. Стали мы подниматься по лестнице, и вдруг на площадке второго этажа я случайно взглянула в окно и увидела черный гроб, а в нем Аленкиного отца со свечой в руках. Я ей говорю: «Аленка, у тебя умер отец». А она мне: «Чего ты плетешь, он только вчера звонил…» Добегаем мы до четвертого этажа, звоним. Открывает ее мать, вся в слезах, и говорит: «Пришла телеграмма. Папа умер».
Катя закончила и подняла глаза на историка. Историк улыбался, хотя она рассказала чистую правду и за весь рассказ ни разу не запнулась. Это хороший признак. Ее мечта – стать телевизионной журналисткой. В тот вечер не наблюдалось никаких препятствий к осуществлению ее мечты.
– Тяжелый случай, – произнес он. – Однако твое предсказание исходит не от рассудка, а от сердца. Ты, конечно, девушка талантливая, но вдохновение у тебя слепое. Хотя все это детали! Насколько я догадываюсь, это не единственное твое пророчество?
– Не единственное, – ответила она. – Другая история длиннее.
– История не измеряется размерами. Она измеряется временем. А время сейчас располагает… – произнес он и предложил отправиться в кафе. Катя согласилась.
Нельзя сказать, будто она тяготилась тем, что за ней, семнадцатилетней девочкой, ухаживал взрослый мужчина. Катя приблизительно знала, чем это может закончиться. Но в тот вечер еще очень хотелось рассказать про собаку. И она, конечно, про нее рассказала в каком-то милом ресторанчике, не слишком шумном и не слишком людном, за бокалом шампанского и чашкой кофе. В заведении играла ненавязчивая музыка и сновали милые официантки, поднося на столик, то мороженое с орехами, то какие-то соки.
Если коротко о собаке, то случилось это тоже в Твери и тоже в Аленкиной семье за полгода до того, как умер ее отец. У них от «чумки» загибалась Стрелка. Аленка прибежала к ней и сказала, что Стрелка совсем плохая и этой ночью возможно умрет. Мать хотела усыпить ее в ветлечебнице, но Аленка не дала. Катя закрыла ладонями глаза и вдруг увидела Стрелку живой и веселой, кувыркающейся в снегу у Аленкиного подъезда. Она отняла