плёт. И ещё о верности умозаключения великого датского философа Кьеркегора, считавшего смелость – единственным мерилом в жизни человека. Даже если это слабый маленький кролик, что идёт на смертный бой, умирая от страха.
Смелость – это умение бороться в обстоятельствах, не внушающих ничего, кроме полнейшего отчаяния.
Гилберт Кит Честертон
Если бы Агнета не подняла с земли в тот злосчастный день тот злосчастный мужской пиджак, ничего из того, что с ней произошло, не случилось бы. Но она от полной растерянности и ещё из уважения к труду своих иностранных коллег-портных подняла с мокрого грязного асфальта дорогой кашемировый пиджак, что буквально швырнул ей под ноги, сорвав с себя, мужчина, которого она и разглядеть-то толком не успела. В следующую секунду мужчина рванул ворот сорочки, отчего разлетелись в разные стороны мелкие перламутровые пуговицы, и, побагровев лицом, перегнулся пополам. Сделав в таком положении на подгибающихся ногах несколько шагов к ожидавшей его у обочины дороги машине, он боком повалился на тротуар, хрипя и задыхаясь. К нему бросились несколько похожих на охранников парней и засуетились, пытаясь приподнять своего босса, придать ему сидячее положение. Ещё один охранник принялся вызывать по телефону «скорую помощь», одновременно разгоняя любопытствующих прохожих. Он и Агнете посоветовал идти по своим делам и не задерживаться. Она и пошла в полном смятении домой, совершенно забыв о перекинутом через руку чужом пиджаке.
Вспомнила она о нём только перед собственной дверью, да и то лишь потому, что надо было достать из сумочки ключи, а пиджак мешал.
Подумала: «Боже, зачем же я его сюда притащила?». И направилась к лифту с целью спуститься на первый этаж, выйти из подъезда, пробежать полквартала до места недавнего происшествия и там избавиться от чужой дорогой вещи, повесив пиджак на ближайшее дерево. Но тут двери лифта разошлись, выпуская двух мужчин примерно одного возраста и одинакового роста – русого и брюнета.
– А воровать, деточка, нехорошо! Особенно у умирающих от сердечного приступа людей. – Подскочив к Агнете, русый схватил пиджак и принялся его ощупывать. – По карманам шарила?
– Нет, нет, что вы! – Агнета покраснела до пульсирующей боли в висках. – В это трудно поверить, но я чисто автоматически его с земли подняла. Честное слово! Я не воровка, я портниха. – От стыда у неё стянуло кожу под волосами, и задрожали губы. – Понимаете, это просто привычка такая – уважать хорошо сшитые вещи. Это меня совсем, совсем не оправдывает, но я очень, очень, очень прошу меня простить.
– А вот это мы ещё посмотрим, прощать тебя или нет. – Это сказал брюнет и, указывая попеременно на двери выходящих на лестничную площадку квартир, спросил: – В которой живёшь?
– В двадцать пятой, – с готовностью отозвалась Агнета с жалкой, несчастной улыбкой. – Я когда ключи из сумки доставала, тогда и…
– Одна живёшь? – перебил он её. – Сейчас дома кто-то есть?
Это был опасный вопрос, даже страшный, и она вдруг ощутила такую слабость, что помутилось в глазах, и закружилась голова.
«Боже, что же делать? Кричать, звать на помощь, сообщить им, что в доме есть злая собака? Или паниковать ещё рано?».
Агнета молчала, борясь с подступающей тошнотой. А брюнет, между тем напирал:
– Что, нет никого? Ну, так открывай дверь. Запускай гостей. Впрочем, я сам.
Он отобрал у неё сумку и весьма профессионально извлёк из специального карманчика ключи, которыми тут же весьма профессионально воспользовался.
– Что ты задумал? – тихо спросил русый. – Всё же на месте. Зачем она тебе? Приключений захотел?
– Никаких приключений. Всё только по делу. Эксперимент продолжается.
Русый покачал головой.
– Это неправильно. Она же фактически оказала нам услугу. И потом, ты что, не видишь, это же форменный кролик, к тому же худенький. Нет массы тела и давление, наверняка, пониженное, не говоря уже о слабом электромагнитном поле.
– Вот на кролике и проверим, сработает при таких параметрах или нет. – Брюнет произнёс это, силой затаскивая Агнету в квартиру, куда она, поняв из жуткого диалога, что самый кошмар для неё только начинается, заходить не желала – сопротивлялась, упираясь руками в дверной косяк. Кричать при этом она пыталась, но в сдавленном ужасом горле крик словно окоченевал, превращаясь в слабый птичий писк.
– Чего пищишь? Боишься? – Брюнет за волосы втащил её – дрожащую, почти теряющую сознание – в комнату, подволок к зашторенной балконной двери. – Стой здесь и не двигайся. Будешь хорошей девочкой, ничего плохого с тобой не случится. Случится только хорошее. Ты же хочешь послужить науке? По глазам вижу, что хочешь.
Глаза Агнеты были полны слёз, а руки холодны, как лёд. Их она изо всех сил сжимала в попытке не утратить остатки самообладания, не расплакаться страшно и безнадёжно. Она дрожала от мерзкого ощущения позора, связанности и полной беспомощности, и ещё от необъяснимости происходящего.
– Протяни