Вадим Месяц

Имперский романсеро


Скачать книгу

ория, как чужая жена, на ковре лежит.

      Она больше не бьется рыбой об лед.

      И, как прежде, мужу принадлежит.

      Я беру губами орехи из чьих-то рук,

      они сладки, как ягоды, без скорлупы.

      Вдруг одна из кормилиц ломает каблук.

      Люди вокруг меня – слепы.

      Они мне родня, мне жалко моей родни,

      когда сходит в гроб один и другой народ.

      Лишь тот, кому удалось задремать в тени,

      с восторгом увидит восход.

      На вершину вулкана железнодорожный путь

      взбирается по спирали, мешая дым.

      Кондуктор главу свою уронил на грудь.

      И стал святым.

      Рыбацкая считалка

      Одеялом фиолетовым накрой,

      нежно в пропасть мягкотелую толкни.

      Я бы в бурю вышел в море, как герой,

      если справишь мне поминки без родни.

      Верхоглядна моя вера, легок крест.

      Не вериги мне – до пояса ковыль.

      По ранжиру для бесплодных наших мест

      причащеньем стала солнечная пыль.

      Только спящие читают, как с листа,

      злые смыслы не упавших с неба книг,

      вера зреет в темном чреве у кита

      и под плитами томится, как родник.

      Возле виселицы яблоня цветет,

      вдохновляя на поступок роковой

      небесами тайно избранный народ

      затеряться средь пустыни мировой.

      Рвется горок позолоченных кольцо,

      сбилась в ворох сетка северных широт,

      раз за мытаря замолвлено словцо,

      он с улыбкой эшафот переживет.

      Присягнувшие морскому янтарю,

      одолевшие молитву по слогам,

      я сегодня только с вами говорю,

      как рыбак твержу унылым рыбакам.

      Трепет пальцев обжигает тело рыб,

      мы для гадов – сгустки жаркого огня.

      Если я в открытом море не погиб,

      в чистом поле не оплакивай меня.

      Чернецы

      Можжевеловые прелые скиты,

      воскрешенья пустотелые киты

      незаметно размягчаются в тепле

      и с молитвой растворяются в земле.

      Годы их трудолюбивой тишины,

      урожай прощенья истинной вины,

      и отчаявшийся легковесный грех

      вместе с дымом поднимается наверх.

      Ты постигнешь первый опыт немоты,

      тайны плоти, превращения воды,

      равнозначности полета в вышине

      и глухого прозябания на дне.

      Что земля, вбирая боль ночных теней,

      с каждым возгласом становится сильней.

      И деревья, что повалены грозой,

      поднимает оборонной полосой.

      Если ты на битве праведной погиб,

      то сейчас тревожишь души вечных глыб.

      И престолов заколдованный оплот

      от движения расходится, как лед.

      Заброшенная каплица

      Э. Сокольскому

      Не иконы здесь висят – зеркала.

      Этот храм который год нелюдим.

      Точит сердце ледяная игла,

      ест глаза мои разборчивый дым.

      Рыбьи блюдца от пылищи мутны.

      Полнолунье светит в каждом окне.

      По плечам бегут лучи со спины

      и вослед сквозит озноб по спине.

      Не кощеевы ли мощи в тепле

      под престолом, как в охапке гнезда,

      отражаясь на поникшем челе,

      воскрешают очертанья креста?

      Тут владыка выл, как пес на цепи,

      и случалось – с прихожанами лют.

      Может, темная часовня в степи —

      мой единственный в пустыне приют.

      Опьяненная страданьем душа

      тайно выбраться на свет временит,

      серебро разъели копоть и ржа,

      но оглохший колокольчик звенит.

      У раскрашенных ворот алтаря,

      приглашающих неверных на суд,

      колыхается волнами заря,

      будто цапли коромысла несут.

      Все готово для последних крестин.

      Скоро ты утратишь веру и весть,

      чтобы с Господом один на один

      отказаться от всего, кто Он есть.

      Соловецкая