не так давно. Как и роскошные выпускные вечера, с яселек и до одиннадцатого класса.
Детям эти дорогостоящие забавы не очень нужны. Это надо папам и мамам. Это их последняя игрушка, отними её у них – они заплачут.
Какой родительницей была я? Ужжжасной, безобразной, отвратительной! Не в смысле суперопеки – наоборот. Сын у меня рос как придорожная травка, как сорнячок – непонятно как вырос.
Я была вся в себе и в своей работе: только устроилась в республиканскую газету. Ничего, пробьёмся: у нас в роду дураков не было. Эгоистично не заглядывала в тетрадки сына, чтобы не расстраиваться. Не видеть ягодно- красных россыпей замечаний, размашистых и сердитых «См», тонких учительских шпилек в адрес родителей – лодырей и недотёп. Вот, мол, в кого такой сыночек.
Я не сидела над его душой, не ставила в угол, не орала, не отвешивала подзатыльники, не уговаривала, не пила сердечные, не плакала вместе с ним, не выводила его дрожащей ручонкой палочки, кружочки и крючки.
На собраниях классная руководительница округляла глаза: «Вы не помогаете ребёнку делать домашние задания?!». Законопослушные родители смотрели на меня с состраданием и ужасом, как на конченую, на зачумлённую. Отодвигались подальше, чтобы не заразиться опасным родительским пофигизмом.
Но он у меня знал буквы к двум годам, бегло читал – к четырём. Едва пошёл ножками, на прогулках мы уныло бубнили, как герои «Джентльменов удачи».
– Девочка?
– Гёрл.
– Небо?
– Скай.
– Прекрасный?
– Бьютифул.
– Нос?
– Сноу!
– Башку включи! Сноу – снег, – демонстрировала я скудные школьные познания.
Когда стал постарше, я открывала толстый словарь иностранных слов и произвольно расставляла галочки. И, приезжая из командировки, нещадно гоняла по отмеченным словам и страницам.
Значения слов от «А» до «Я» назубок. «Абордаж», «абориген», «абразивный», «абракадабра», «аббревиатура», «абрис». Это ничего, что пытливый вьюноша заодно познавал значение слова «аборт». И с похвальной любознательностью немедленно скакал искать в недрах словаря слова-спутники «менструация» и «овуляция» (сейчас он в медицинском).
Да, ещё каюсь в родительской несостоятельности: я приучила его читать за едой – и это на всю жизнь. Как он говорит, при этом книжка кажется вкусней, а суп – интересней.
Уже с его годовалого возраста усаживала его на колени, пристраивала за тарелкой книжку-раскладушку, и – понеслись, родимые! Только успевала забрасывать кашу в широко открытый, как у галчонка, рот и ловить ручку, в восторге лупящую по книжным волкам, поросятам, Красным Шапочкам и Бармалеям.
Отчего я не бдела с сыном над домашними заданиями? А потому что со мной родители тоже не бдели.
Правда, раз в месяц (обычно, когда у отца было дурное настроение) он устраивал на кухне маленький Страшный Суд. Садился за стол,