момент этого слияния наступил после того как Хлёстова-Драпкина произнесла свою очередную реплику:
– Чай, пил не по летам.
Княгиня-Рыжикова, замешкалась, утирая пену с губ, но тут же подхватила:
– О! Верно…
Графиня внучка-Остапенко вопреки мизерности роли усердно старалась не остаться незамеченной. Она всячески поддерживала предложения режиссера и угождала ему, надеясь, что в будущем он возьмёт её на роль, более достойную её молодого таланта. Но сегодня даже она терзалась ожиданием момента, когда же, провозгласив заветную реплику, сможет расслабиться и выпить. Вложив в слова всю свою школьную прилежность, она проговорила звонко:
– Без сомнения! – и тут же припала к бутылке, отходя в глубину сцены. За ней оставалось последнее совсем ничтожное “Шш!” при появлении Чацкого.
Хлёстова-Драпкина, укоризненно поглядывая за кулисы, где Чацкий-Санин, незатменный кумир всех молоденьких театралок Морочи спокойно откупоривал вторую бутылку, ляпнула:
– Шампанское стаканами тянул.
Кивая ей в подтверждение, заглянув и она за кулисы, Наталья Дмитриевна-Лариса Константиновна констатировала:
– Бутылками-с, и пребольшими.
Загорецкий-Громов, скорее передразнивая дам, чем критикуя новоявленного сумасшедшего, протянул:
– Нет-с, бочками сороковыми.
– Ну вот! великая беда, – подключился к беседе подобревший Фамусов-Бондаренко, откровенно указывая на законченную им бутылку пива, – Что выпьет лишнее мужчина!
Все расхохотались, и даже никак не расслабляющийся Звездный-Яичко прыснул, но тут же постучал карандашом по своему сосуду, призывая восстановить дисциплину. Действие продолжилось. Чацкий-Санин стал бодро читать очередной свой монолог, и только дойдя до:
– Ах! если рождены мы всё перенимать, Хоть у китайцев бы нам несколько занять, – вдруг запнулся и по мере того, как он вспоминал слова, лицо Звездного-Яичко напрягалось и уже начало было дергаться, но тут Санин вспомнил и дочитал на одном дыхании. Подозревая, что труппа выходит из под контроля, режиссер не стал делать паузу по завершении предпоследнего действия и скомандовал продолжать. Атмосфера скисла. Подвыпившие актеры чувствовали себя обманутыми.
Режиссер хотел любой ценой довести репетицию до точки, но последнее действие никак не клеилось.
Графиня-внучка-Остапенко вложила в первую реплику всё своё разочарование по поводу несостоявшейся карьеры и с демонстративным пренебрежением произнесла в зал, где сидел невидимый режиссер:
– Ну, бал! Ну, Фамусов! умел гостей назвать! Какие-то уроды с того света, И не с кем говорить, и не с кем танцовать.
Режиссер, однако, оценил реалистичность высказывания:
– Браво!
Актриса приняла похвалу за шутку дурного вкуса. Обида, чувство бессилия и бесполезности, подхваченные алкоголем, овладели ею. Предательская