/p>
напоминающим о жизни.
И злы, и молоды глаза
апостолов серпа и молота.
Аптека. Улица. Вокзал.
Столовая родного города.
Маэстро стынущей стране
в худой обувке на резине
в подземке на одной струне
концерт играет Паганини.
И граждане от злобы дня
бегут домой по снегу талому,
и тает музыка огня
на кухне в запахе метана.
Он заказал себе глаза,
я отпустил усы и бороду.
Нас ожидал большой вокзал
большого города.
Но утро, трезвое, как трусость,
всё оставляло на местах:
будильник, улицу, турусы,
у памятника мента.
Озябшему ещё пенять
на пошлый день в косую строчку.
Жену, купеческую дочку,
на валенки не поменять.
Сними подземный переход,
расклей последнюю афишу…
И человек не подаёт,
и Бог твой Реквием не слышит.
День не годится жизни для,
прокуренный и не согретый.
И музыку уносят где-то
за край земного февраля.
***
Кореш готовит лыжи,
только без родины тесно,
на кладбище под Парижем
нету свободного места.
Может, теплей и будет
там, где бабло и фиеста.
Всё-таки, женское место
красит женщину, люди.
***
Долгий вечер, дальний вечер.
Тёплая, как солнце, пыль в горсти,
тихий шёпот: "Господи, прости
человеку человечье…"
***
Ты лучше жизни не перечь
и смерть на завтра не пророчь,
поскольку день ещё не ночь
и жизнь ещё не стоит свеч.
И воду в ступе не толочь,
поскольку есть живая речь.
И надо эту речь беречь
и с нею что-то превозмочь.
И надо эту жизнь беречь,
поскольку день ещё, не ночь.
И надо что-то превозмочь,
поскольку жизнь не стоит свеч.
Триптих
…Мы платили за всех, и не нужно сдачи.
И. Бродский
1.
Мы и счастливы тем, что мы просто люди,
что не знаем, что было, и не помним, что будет.
И грешны лишь в том, что на этом свете
после тех двоих появился третий.
И что дождь слепой, и что ветр пархатый,
мы сегодня и в этом уже виноваты.
Если б не было ада и райского сада,
мы бы мудро придумали это сами.
И чтоб небо с овчинку, а щель с баранку
показались, избрали вождей и тиранов.
Время выйдет, помрём и за кошт казённый
станем частью земли, а потом чернозёмом.
2.
Мы построили сами костьми и стихами
беломорканалы, амуры и бамы.
И теперь, назвав историю дурью,
вспоминаем про это, когда закурим.
И чтоб наши вожди, дай бог, не проснулись,
именами их называем улицы.
Если уж ползуч, зачем ему крылья.
Если мы в дороге, значит, будем пылью.
Мы звенели словами, шумели медью,
мы составили речи из междометий.
А читая стихи и пия от скуки,
мы не знаем, куда деть ненужные руки.
3.
Мы не любим кулак, что нам тыкают в морду;
мы бедней индейца и богаче Форда.
Мы смеёмся так, как гогочут гуси,
мы не плачем, когда над нами смеются.
Мы сначала посеем, потом запашем,
всё, что после будет, будет нашим.
И что после запашем и что посеем,
отдадим попугаям и канареям.
Мы б хотели жить, и как можно чаще,
нам хватает ста капель для полного счастья.
Наши кони храпят, горят наши трубы.
Мы ещё научимся целовать в губы.
***
М.Х.
Нам тесно на своей земле,
и пчёлы на цветы садятся.
Не