title>
Пролог. Родители
Раиса Ивановна Казаченок
Я родилась и выросла в Смоленской области, семья у нас была большая. Я из детей последняя, восьмая. Мне было девять лет, когда началась война, и быстро-быстро нас немец захватил. Старшие братья ушли на фронт, сестры к тому времени уже разъехались. Дома оставались с родителями только я да сестра, которая передо мной родилась.
В нашей деревне немцы не стояли, потому что лес рядом, а там партизаны. В пяти километрах от нас был немецкий штаб. Карательные отряды периодически наезжали. Вот к одной женщине сын забежал, он был партизаном. Посидел буквально полчасика и побежал догонять свой отряд. А немцам донесли. Они приехали, мать за волосы вытащили. Дом сожгли, а ее застрелили. Сказали: «Не трогайте, пусть тут и тухнет».
Но все равно, конечно, закопали. Правда, не на кладбище, а в березнячке. А у нее девочки-двойняшки, мне ровесницы. Так и остались, перебивались по людям – кто хлеба даст кусок, кто переночевать пустит.
Еще случай: какой-то человек, видимо, из окружения выходил. Спросил у девушки в крайней избе дорогу, она объяснила. И опять кто-то донес. Ее потом в баню затащили и подожгли. Она там кричала, а мать сапоги немцу целовала, просила: «Ну открой!» Не открыл. Так и сгорела.
Но были среди них и хорошие. Помню, нас в лес гоняли обрубать сучья. Взрослые пилили и валили деревья, а мы сучья срубали. За нами Ганс присматривал. Так он нас жалел. Бывало, скажет (на ломаном языке, но мы понимали): «Посидите пока, а как услышите по дороге дрожки тук-тук-тук, так скорее стучите топориками, рубите». Их старший на дрожках ездил. Приехал он как-то в воскресенье, а мы на своем поле работаем – зерно уж осыпается, убирать пора. А он бегает за нами с палкой и кричит: «Уходите! Сегодня праздник, в церковь идите, молиться. Работать завтра будете!»
В школу первый год при немцах не ходили, а на вторую зиму школа работала, только учителя старались учебники подбирать, чтоб без портретов Ленина, Сталина…
А писали на старых газетах между строчек.
В 1943 году нас освободили. Когда немцы отступали, они угоняли с собой и людей, и скотину. По дороге мимо нас шли толпами из тех деревень, что поглубже были. Папа у нас паникер, собрался уезжать, а то угонят в рабство или расстреляют. А мама и говорит: «Куда ты со своего места собрался? Тех гонят, потому что им спрятаться негде, а у нас же леса кругом».
К тому времени у нас уже большое хозяйство было. Немцы ведь нам всю землю в единоличное хозяйство отдали. Колхоз разобрали по количеству человек – у нас братья на фронте, а нам на них все равно землю дали. Пахали-сеяли для себя. Папа, мама, старшая сестра работали. Я хоть и совсем девчонка была, а жала наравне с ними. Сноп в сноп. И столько понасеяли, столько понарожалось зерна – все закрома засыпали.
Стали немцы отступать, мы коровку за рога – и в лес. И лошадь, и поросенка – все забрали с собой в лес. Пересидели. Немцы, уходя, полдеревни сожгли, всю не успели – наши быстро наступали. Но наш дом сгорел.
А потом опять колхоз восстановили, все у нас отобрали. И такой голод – мы ходили все опухшие. Пока у кого-то появится коза, у кого-то курочки… Много времени прошло, пока начали понемногу разживаться.
Раиса Ивановна Казаченок. Начало 1950-х
В 1949 году я окончила школу. И приехала в Ленинград поступать в Технологический институт. Пришлось идти на стройку – жить-то негде и прописаться некуда. Приехала в Колпино, подала документы, стала медицинскую комиссию проходить. Помню, пришла к глазному врачу. Он смотрит на меня и говорит: «Девочка, а ты знаешь, что такое стройка? Что надо кирпич таскать, носилки тяжелые? Ты ведь не справишься!» А я отвечаю: «Ну а что делать…» Он смотрел на меня, смотрел, головой качал, потом куда-то сбегал, вернулся, позвонил по телефону начальнику стройки, попросил устроить меня в контору, чтоб не так тяжело – девочка ведь, сразу после школы. И договорился. Сказал: «Иди, там тебя возьмут, все полегче будет».
Пришла я в управление. Села в коридорчике, сижу, жду. Смотрю, мимо бегают девушки с бумагами – туда-сюда, на каблучках, хорошо одетые такие, красиво причесанные, нарядные… А мне и надеть нечего – ни на ноги, ни на плечи. Ничего же у меня нет… И думаю: как же я сюда приду работать такая? Нет, не могу. И сбежала.
И оформилась на стройку. Работала в растворном узле и на подъемнике. Раствор делали и наверх поднимали. В общежитии дали мне кроватку. Было холодно и очень шумно. Со стройки приезжаешь – фуфайка грязная, мокрая от снега. Сильно уставала, мучилась – всего ведь семнадцать лет мне было, восемнадцатый пошел. И никаких перспектив. Я не могла куда-то уйти – там заключали договор, как по вербовке.
И вот познакомилась с Сашей, моим будущим мужем. Он старше меня на семнадцать лет. Воевал танкистом в Ижорском батальоне.
Александр Казаченок (второй в нижнем ряду) и однополчане, 1930-е
Отец его погиб под Синявино. До войны он был начальником депо на железной дороге. Его участок – от Ленинграда до Обухово. Сразу же ушел на фронт и в первом же бою получил