Заратустрица. Наталья Мар

т моих новых брюк. Швея в Бельвиле уже взялась за иглу.

      А пока я завис вверх тормашками в аквариуме на пять тысяч литров. Скованный по рукам и ногам. Конферансье снаружи кривляется:

      – Тридцать два! Тридцать один!

      Грим на мне разбух, тушь растеклась и щиплет глаза.

      – Двадцать пять! Двадцать два!

      Я паникую и пускаю пузыри. Замок открыт, но цепь запуталась.

      – Два! Два с половиной… Два с хвостиком…

      Дзынь – ! – вдыхаю воды с испугу, но меня уже выплёскивает на арену. Силач Буль стоит над грудой битого стекла с пудовой гирей, а меня выворачивает в лужу. Конферансье вопит:

      – С вами был маг Леон Заратустра!

      – Заратустрица, – дразнит зал.

      Я плохо отрепетировал. После меня выпускают пуделей.

      * * *

      – Зря Буль не дал тебе утонуть, – директор варьете распинал меня размалёванным ртом, не снимая клоунского носа и парика. – Мы бы заменили воду на формалин и выставили тебя в холле, разбухшего и синего, как экспонат кунсткамеры!

      Мсье Жако любил фантазировать на тему моей скоропостижной гибели. Но его позвали на сцену.

      – Не будет номера к послезавтра – катись на улицу. Реквизит добывай сам. Не потрачу больше ни сантима на твои выкрутасы.

      Я ему, конечно, поклялся. Но идей у меня, конечно, не было. Дрызгая сырым трико по кулуарам варьете, я глянул на сцену, где скакали учёные пудели. Иветти – худенькая дрессировщица в ажуре и пайетках – никогда не смотрела на меня и вполовину так нежно, как на своих питомцев.

      Возвращаясь к вагончику, я надеялся, что Лимпопо не окажется дома.

      – За…

      – …рат…

      – …устрица! – каркнули братья, едва я толкнул дверь.

      Мы делили закопченный дочерна вагончик с сиамскими близнецами. То был редкий экземпляр уродства внутри и снаружи. Лим рос посредине. Слева – на уровне плеча – почковался По. И ещё один По прилип справа. Вместе они походили на куклу трёхглавого людоеда из сказок про Джека-победителя великанов. Сморщенную, плохо сшитую куклу с желчью и алкоголизмом. Лимпопо собирали до сотни франков за вечер одним своим омерзительным видом. Чудеса. Лично я платил бы близнецам за то лишь, чтоб больше их не видеть.

      – Чего дома сидишь? – я знал: обращение в единственном числе их бесило.

      Лим рыгнул:

      – Наша бабка звала…

      – …таких, как ты…

      – …шакалами!

      Левый По хотел бросил в меня бутылкой, но рукой завладел другой брат.

      – Слушай, Лимпопо. А говорят, бабка-то ваша была ведьма. Здесь же полно её вещичек. Одолжите мне что-нибудь для номера?

      – Только…

      – …через наш…

      – …труп, – огрызнулись братья.

      Барахло покойной бабки затопило вагончик. Особенно меня раздражал громоздкий шкаф-домино. Одну его половину усеяли белые ящики разного стиля и фасона. А другую половину – чёрные.

      – Ну, хоть шкаф отдай? Я распилю в нём женщину с бородой.

      – Да пошёл ты…

      – …на…

      – …пятьсот франков, – ляпнул По.

      Близнецы оторопели, взвизгнули – и зажглась потасовка. Правый и левый По хватали Лима зубами за уши. Две ручонки царапали троих без разбора, подчиняясь братьям по очереди. Я плюнул на них. Пнул дверь и вышел. Мне был нужен кислород.

      Денег, чтобы просадить их в баре, у меня не нашлось. Тогда я побрёл к вагончику Иветти. Моему личному Мысу Доброй Надежды. На стук никто не открыл, но когда я развернулся, чтобы уйти, смех дрессировщицы раздался из-за угла. Через секунду мы столкнулись нос к носу.

      – Леон!.. Думала, ты работаешь над номером.

      – С кем это ты хихикала?

      – Это что, сцена ревности?

      В пергидролевых кудрях блеснула лилия из гагата.

      – А это что, новая заколка? – парировал я на тон истеричнее, чем хотел.