Последнее слово реализма. Влас Дорошевич

у подавленный, в каком-то оцепенении, полный того ужаса, который только что пережил.

      Что случилось?

      Я был в театре. В одном из лучших парижских театров, – в театре Антуана[2]. Давали пьесу, которую бегает смотреть весь Париж. Она называется «По телефону».[3]

      Я пошел в театр. А передо мной убили целую семью и сказали:

      – Все. Спектакль кончен.

      И вот я, разбитый, сижу в кресле в оцепенении.

      – Что это? Действительно был такой спектакль? Или это мне приснилось? Кошмар?

      Драма в 2-х актах состоит в следующем.

      Семья Марэ живет за городом верстах в десяти по железной дороге от Парижа.

      Поздняя осень. Сумерки. За окном барабанит дождь, завывает ветер. В такие вечера уныло жутко, когда кругом нет жилья.

      Марэ едет в город и оставляет жену с ребенком и нянькой.

      У него вечером в Париже дела. Он пообедает у знакомых, у Ривуаров, и потом поедет по делам.

      Он говорит по телефону.

      – Соедините с номером таким-то. Merci… Это ты, Ривуар? Я еду в город и буду обедать у тебя. Можно? Отлично.

      – Спроси о здоровье madame Ривуар! – говорит жена.

      – Да, да! Это голос жены! – продолжает Марэ в телефон. – Ты узнал? Она справляется о здоровье твоей супруги!

      – Как? Разве в телефон слышно, что говорится в комнате? – удивляется жена Марэ.

      – О, теперь такие сильные микрофоны. Слышен каждый шорох! – отвечает муж.

      Итак, он едет.

      – Страшно тут оставаться вечером одним! – говорит старуха нянька.

      – Чего там страшно? С вами остается Блэз.

      Блэз – лакей. Он в это время укладывает вещи.

      – Наконец, вот тут есть револьвер.

      Марэ открывает бюро, в котором лежит револьвер.

      – Он заряжен. В случае чего, возьми этот револьвер. Ну, прощайте и не бойтесь. Бояться нечего.

      Марэ целует жену, целует ребенка полусонного, который лепечет какую-то милую детскую дрянь:

      – Папа, привези мне из Парижа сестрицу!

      – Ха-ха-ха! Ах ты, выдумщик! Спи!

      Марэ уезжает.

      Женщины остаются одни.

      Закрывают ставни. Зажигают лампу.

      Ребенок засыпает на диване.

      За окном барабанит дождь и завывает ветер.

      Уныло и жутко.

      – Ну, Нанетт, – говорит г-жа Марэ, чтоб как-нибудь скоротать время, – давайте сведем счет. На что вы истратили двадцать франков, которые я вам дала?

      – Пять франков на то-то, два с половиной на то-то… Барыня, – вдруг прерывает нянька, – кто-то трогает ставни.

      – Это ветер. Дальше! Заплатили вы прачке?