p>
И вот вам, как говорится, пример из жизни. Моя дочь Маша Чудакова, выпускница того же филологического факультета Московского университета, что и я, прочитав мою книжку «Не для взрослых», спросила меня недавно… Здесь стоит пояснить: мы с ее отцом, Александром Павловичем Чудаковым, учились на русском отделении (хотели заниматься русской литературой), а она – на романо-германском: хотела прежде всего знать иностранные языки. И два языка выучила, во всяком случае, очень неплохо; заодно прочитала гору зарубежной литературы – программа «зарубежки» была у них шире, чем у нас, русистов. Так вот, она, узнав, что за «Полкой первой» последует вторая, спросила:
– А ты про «Джейн Эйр» будешь писать?
– А я ее не читала.
– Ка-ак не читала?! Ведь это моя любимая книга!
– Ну вот ты и напиши, – сказала я находчиво.
– А может, ты… прочитаешь и напишешь?
– Нет уж, вот что я точно знаю – так это то, что теперь я уже не сяду читать «Джейн Эйр». Практически – никогда. К сожалению.
Дочь задумалась.
Я, конечно, знала примерное содержание романа, знала кое-что об авторе. Но ясно понимала, что время чтения этой книги мною пропущено. Нет у меня на нее времени. Да, честно говоря, и желания.
– Да… – вспоминала дочь свое первое чтение «Джейн Эйр». – Ее, конечно, надо читать в двенадцать-тринадцать лет… Ну, может, в шестнадцать… Позже уже совсем не так интересно. А вот перечитывать – это когда угодно!
И она согласилась написать про свой любимый роман – ей так захотелось, чтобы все его прочитали своевременно!
По-моему, у нее получилось неплохо. Во всяком случае, она очень старалась заразить читателей (больше, может быть, все-таки читательниц) своей непрошедшей любовью к этой книжке.
А еще я говорила недавно со своей знакомой, которая, как выяснилось из разговора, выучилась читать, когда ей еще четырех лет не было. И, прочитав все книги, которые нашла дома, не могла дождаться, когда ее запишут в библиотеку. А когда записали – в семь лет, – и она стала на другой день приносить взятую накануне книгу, а то и три! – не верили, что она все прочитала. Предлагали пересказать. Она пересказывала. Ей поверили и стали давать по пять-семь книг. Она их проглатывала. Потом окончила школу. Поступила в Московский университет на географический факультет. Но думаю, что именно эта детская жажда чтения привела к тому, что она стала директором издательства «Время». И выпускает теперь много хороших книг. Я думаю, для того, чтобы самой поскорей их прочитать. Потому что читать она по-прежнему, по моим наблюдениям, любит. И я упоминаю про ее детское запойное чтение не для того, конечно, чтобы ей польстить.
А ставить книги на вторую полку Золотого Фонда Литературы, думаю, нам надо начать с Гоголя – уж точно самого загадочного и, может быть, самого пленительного русского писателя. В этом году – двести лет со дня его рождения: 1 апреля 1809 года.
Стоит упомянуть, что большинство глав этой книжки были сначала напечатаны в ежемесячном журнале «Семья и школа», выходящем в Москве.
«ВОТ НАСТОЯЩАЯ ВЕСЕЛОСТЬ…»
Родился Николай Васильевич Гоголь, – как вы, конечно, знаете, – в небольшом украинском местечке Великие Сорочинцы Миргородского уезда Полтавской области. Окончив Нежинскую гимназию высших наук в 1828 году, девятнадцатилетний юноша из теплых южных мест двинулся вместе с приятелем в поместительной кибитке на север – в Петербург, тогдашнюю столицу России. Он хотел поступить там на государственную службу – стать чиновником.
Это был декабрь – самый, пожалуй, негостеприимный месяц для тех, кто едет в Петербург впервые.
Биографы Гоголя описывают, как «по мере приближения к Петербургу нетерпение и любопытство путников возрастало с каждым часом. Наконец издали показались бесчисленные огни, возвещавшие о приближении к столице. Дело было вечером. Обоими молодыми людьми владел восторг: они позабыли о морозе, то и дело высовывались из экипажа и приподнимались на цыпочки, чтобы получше рассмотреть столицу. Гоголь совершенно не мог прийти в себя; он страшно волновался и за свое пылкое увлечение поплатился тем, что схватил насморк и легкую простуду. Но особенно обидная неприятность была в том, что он, отморозив нос, вынужден был первые дни просидеть дома».
Всю зиму он пробует поступить на службу. Но не очень-то получается. А жизнь в Петербурге очень и очень дорогая. Он живет на деньги, присылаемые матерью, и пишет ей, что только и думает, «как бы добыть этих проклятых, подлых денег, которых хуже я ничего не знаю в мире». Отчитываясь ей в расходах, Гоголь надеется, что мать увидит – «умереннее меня вряд ли кто живет в Петербурге. <…> Я еще до сих пор хожу в том самом платье, которое я сделал по приезде своем в Петербург из дому, и потому вы можете судить, что фрак мой, в котором я хожу повседневно, должен быть довольно ветх и истерся также не мало, между тем как до сих пор я не в состоянии был сделать нового, не только фрака, но даже теплого плаща, необходимого для зимы. Хорошо еще, я немного привык к морозу и отхватал всю зиму в летней шинели».
…Когда