в кабинете полковника кричали не впервые. Мир задрожал, полезла буква «У».
– На этот раз ты не пойдешь на коллатераль. – Мотвин вынул свободной рукой изо рта самокрутку, положил ее в пепельницу тусклого серебра: застывший пруд с безутешной девой над остановившимися водами. – Я не пущу тебя. Думай. Коллатералей не две, мой милый, их намного больше.
Боль затопила пространство и отодвинула время; наметились коридоры, две штуки, и в обоих Мотвин продолжал заниматься злодейством.
– Беги!.. Беги!..
– Куда? – давясь слезами, спросил Свирид.
– Ищи!.. След, бери след!..
И как его взять – чутьем, по-собачьи? Нос заложило, и запахов не осталось.
– Смотри мне в глаза!
Это было гораздо хуже боли, и Свирид не послушал Мотвина. В глазах немедленно потемнело так, что обе коллатерали начали проваливаться.
– Что ты видишь? – проскрежетал вопрос.
– Букву… Букву У…
– Ищи! Алфавит позабыл?
…Буква «Ш» появилась так неожиданно, что ошарашенный Свирид на мгновение отрешился от боли. Три коридора; в двух, левом и среднем, – дальнейшие истязания, в правом – мир и спокойствие: Мотвин восседает за столом и прихлебывает черного цвета чай из стакана с подстаканником. Позвякивает ложечка. Свирид стоит и что-то жует. Картина исчезла, едва успев народиться; теперь коридор был пуст, но Свирид уже разобрал, куда ему нужно, и через секунду, всё еще всхлипывая, принимал от Мотвина карамельку в затертой обертке – не иначе, полковник давно носил ее в кармане кителя. Может быть, она пролежала там всю войну.
Он боялся развернуть карамельку, так и стоял, зажав ее в кулаке. Он и не хотел ее разворачивать, было противно, потому что от конфеты вдруг остро потянуло стариковством. Казалось, что в фантик завернут некий экстракт, вытяжка затхлости и застоя, импотенции, недержания мочи, бессонных ночей, вороньего карканья-кашля, загробных предчувствий, рассыпающейся памяти.
На сей раз полковник остался сидеть на месте. Он отхлебнул из стакана, шумно сглотнул и равнодушно изрек:
– Есть и другие буквы. Даже китайские иероглифы попадаются. Видел их когда-нибудь?
Свирид отрицательно мотнул головой.
– Я тебе при случае покажу… к нам скоро должны приехать китайские товарищи. А есть и кое-что еще, не похожее даже на буквы. Скорее, на снежинки… или на ежей. Уж ежа-то видел небось, когда ощетинится?
В голове у Свирида всё перемешалось. Видел ли уж ежа? Наверное, видел.
– Ну вот, – одобрительно кивнул Мотвин. – Что ты трясешься, как осиновый лист? Разве тебе сейчас больно?
Больно не было. Неожиданно Свирид осознал, что да, это так: он чувствовал себя замечательно, как всегда, как будто никто не хватал его и не мучил. И еще: он уяснил для себя кое-что важное. Ему вдруг очень захотелось увидеть ежей и снежинки, и он понимал теперь, что старик желает ему – добра?
Это плохо вязалось с Мотвиным во всех его проявлениях.