времени деньги. Подумав немного, он спросил у Тронголова позволения съездить домой и передать полученную сумму «старухе».
– Толян! – заорал Тронголов, и прибежал шофер. – Сгоняй к господину писателю на квартиру, отдай его старухе бабло да спроси, чего купить надо! Сгоняешь в лавку, чтоб ни в чем нужды не было… На полусогнутых!
– Да я… – Теперь Шунт растерялся окончательно.
– Ты иди и отдыхай – покемарь или ящик посмотри. А потом у нас с тобой будет серьезный разговор. Раз пошла такая пьянка…
Оставив по требованию Тронголова рукопись на столе, Шунт удалился в свою комнату и какое-то время сидел на постели, пиная носком крокодила, которого давеча стащил за хвост на пол и на всякий случай перетянул пасть полотенцем.
Ему придется писать. Ему придется заниматься сомнительным творчеством на последней коллатерали – словно умышленно, методами селекции, выведенной для повального фельетонизма, как называл это явление Гессе.
Остро захотелось убить, загрызть, искалечить – нельзя, но следует подождать. Не исключено, что и можно, и даже в компании, и даже по прямому распоряжению…
В последнем Шунт не ошибся: теоретически такие действия были в порядке вещей. Он достоверно выяснил это, когда ближе к вечеру состоялся обещанный Тронголовым серьезный разговор.
5
К изумлению Шунта, посвежевший в сумерках Тронголов был тверд в своем желании запечатлеть на бумаге, «как оно всё начиналось, развивалось и заканчивалось».
– Люди, с которыми ты вчера и сегодня пил, писатель, – люди очень не простые. Не дай тебе Бог с ними поссориться. – Тронголов почему-то выудил из-за пазухи тяжелый золотой крест и приложился к нему губами. Другой рукой он почесывал за ухом Альму.
В камине трещали и щелкали поленья.
– Эти люди, братан, достойны того, чтобы их увековечили в людской памяти. Чтобы вырубили в камне, в бронзе, отлили в золоте.
Шунт уже обратил внимание на тот примечательный факт, что Тронголов был крайне озабочен идеей увековечивания – сюда же шли памятники, кладбищенские участки. Очевидно, в нем тоже было развито чутье на опасность – вот только коллатерали, на которые уходили его дружки, были качественно иными.
– А вы не боитесь описывать… всё… на бумаге, ведь это же документ, улика?
Чтобы задать такой вопрос, Шунту потребовалась известная отвага: он открыто признавал своего благодетеля бандитом. Голос его дрогнул, и Тронголов осклабился:
– Приссал? Дошло наконец, на что понадобился? Теперь ты, считай, в бригаде… Да ты не дрожи, ерунда всё это. Всё, что от тебя требуется, – памятник сделать. Литературный. Знаешь такие книжки – «Литературные памятники»? У Вовановой телки их полный шкаф… Вот и нам нужен такой памятник. Сделаем из железа и кожи. У меня ковщики есть правильные… Ты будешь писать, они – ковать. Поэтому я расскажу тебе много такого, чего никто не знает. И не узнает до поры – мы же типа не побежим с тобой в типографию. Для типографии ты другое