глазами.
– Чо? Кому ты чего говорил, старый козел?
У Академика, не ожидавшего такого оскорбления, отвисла челюсть.
– Да я тебя… Щенок! – успел рявкнуть он, как тут же получил удар в лицо. Теперь челюсть встала на место, а вор просто оторопел, нисколько не сомневаясь, что перед ним самый, что ни на есть, настоящий псих. Потому что только псих может позволить себе вот так обращаться с законным. И Академик растерянно произнес:
– Мы же так не договаривались. Вы чего, ребята, охренели?
На что наглая рожа, оскалясь, ответила:
– А мы с тобой никак не договаривались.
Больше Академик ничего произнести не смог. Рот и глаза ему заклеили скотчем. И руки замотали скотчем. Потом довольно грубо выволокли из роскошного «Мерседеса» и запихали в тесную «восьмерку», на заднее сиденье.
Академик не знал, куда его везут, и лежа на сиденье, прикрытый какой-то дерюгой, пытался осмыслить, что произошло, и с сожалением чувствовал, что все происходит совсем не так, как было задумано им. Это пугало вора. Судя по обращению, хорошего ждать ему не стоило.
Время было пятнадцать минут пятого, когда дожидавшийся Академика генерал Павлов, переключил рацию на милицейскую волну и услышал сообщение о расстреле водителя белого «Мерседеса» на Кутузовском проспекте. А, узнав про номер, уже нисколько не сомневался, что нападение это было совершено на вора в законе Академика.
– Ловко сработали, суки, – сказал он себе, призадумавшись над случившимся. Ведь такое происходит не часто с ворами. Но кто же тот самоубийца, решившийся на такой отчаянный шаг? Чтобы иметь хоть какое-то представление о случившимся, Павлов решил съездеть на Кутузовский. Надо посмотреть все самому. Так будет верней.
Езда на большой скорости заняла не более десяти минут. Еще издали увидел милицейское оцепление. Остановившись недалеко, и сделав вид, будто у него кончились сигареты, Павлов подошел к табачному киоску, а сам наблюдал за действиями сотрудников милиции работавших на месте преступления.
Молодой сержантик стоял в оцеплении и махал проезжавшим машинам жезлом, чтобы они не задерживались и не стопорили оживленное движение. Следователь с криминалистом суетились возле трупа молодого здоровяка, заглянув которому в лицо, Павлов сразу опознал водителя Академика. Налитое жизненным румянцем, отчего казавшееся нежным личиком младенца только что появившегося на свет, лицо охранника теперь выглядело безжизненно серым, полностью оказавшимся во власти смерти. В помертвевших глазах нет страха. Только удивление. И это показалось Павлову странным.
«Неужели кто-то из своих, кого водитель хорошо знал, приложил руку? Иначе бы чему ему удивляться?» – подумал генерал и подошел к молодому продавцу сигарет. К ментам подходить не решился. Просто так они все равно ничего не скажут, а предъявишь удостоверение, только наведешь на излишнюю подозрительность. Что ни говори, а продавец для роли осведомителя больше подходит. И генерал спросил, попыхивая сигаретой:
– Чего, это