Женя никогда не берет выходной в воскресенье. Это самый напряженный день в дельфинарии: три представления, а между ними – беспрерывные сеансы для желающих поплавать с животными. Директор непосредственного участия не принимает ни в том, ни в другом, но в кабинет то и дело заглядывают озабоченные чем-то сотрудники. Все время доносится: «Спросите у Евгении Николаевны. Пусть Евгения Николаевна решает. А где директор? Это не ко мне, это к Жене. Если только Евгения Николаевна разрешит».
И она разрешает, и запрещает, и решает, и отвечает, и хвалит, и ругает, и выясняет, и советует, и еще много бесконечных, разнообразных «и», которые выполняет только она и в которых она незаменима.
«Плохо, конечно, – ругает себя Женя, – все вокруг плохо, и директор из меня никудышный. Другой бы давно так поставил дело, что и в его отсутствие все шестеренки двигались бы без сучка, без задоринки. А я то ли застращала своих, то ли избаловала так, что без меня они ни одного мало-мальски важного решения принять не могут. Куда это годится? Конечно, музыку к представлению со мной необходимо согласовывать. В случае со звукорежиссером я палку не перегнула, это точно. Но почему врач бежит меня спрашивать, сколько рыбы давать приболевшему моржу; тренер жалуется на непослушных афалин, как будто я могу на них повлиять, фотограф интересуется, можно ли вместо одной белухи выводить на съемки другую, если первая рожает (неужели есть другой вариант?!), а продавец из сувенирного киоска робко просит позволить приостанавливать торговлю во время представления на пять минут для технического перерыва. Кто я: жуткий монстр или никчемная, мягкотелая амеба, на шею которой забрались все подчиненные вместе со своим зверьем? Пора что-то менять. Иначе я скоро сама начну выступать вместо дельфинов, и зарплату буду получать банками рыбьего жира». Обо всем этом Женя успела подумать вчера, пока ехала домой, а добравшись до квартиры, тут же, боясь передумать, схватила телефон и выпалила в трубку уже сонной Шуре:
– Я завтра не приду.
– Как?
– Так.
Вот так. На часах уже десять утра, а она только проснулась и даже не думает подниматься. Знай лежит себе под одеялом, сладко потягиваясь и не пытаясь приоткрыть глаза. Когда такое было в последний раз? Последний раз... Когда? Где? В девяносто третьем под Сан-Себастьяном, где вопреки ожиданиям всю неделю не было волн, и единственным развлечением оказались прогулки по местным панадериям – кондитерским, в которых Женька бесстыдно объедалась пасхальными бунюэлос – малюсенькими пирожными, наполненными кремом и обжаренными в масле? Нет. Потом было, кажется, летнее путешествие в Рим – сорокаградусная жара и палящее солнце, укрыться от которого удавалось только за непроницаемыми жалюзи гостиничного номера. Да, именно там она наотрез отказывалась выползать в объятия Вечного города и ныла из-под подушки, что не желает расплавиться на этих улицах, даже если по ним сам Гай Юлий Цезарь водил свою Клеопатру. А может быть, это случилось как раз на Гавайях? В девяносто пятом Женя уже считала себя опытным серфером и практиковала ночные заплывы, поэтому могла позволить