ь на мелком балтийском песке, заведя руки за затылок. Пляж, повторяю, был пуст, по крайней мере, обширный участок вплоть до сбегавшего к морю низкорослого кустарника, создававшего естественную границу ее владения. А за кустарником, на порядочном от себя расстоянии, она вдруг обнаружила миниатюрную фигурку. Без суеты надела купальник, хоть фигурке не было до нее никакого дела. Она принялась наблюдать за мальчуганом, а это, скорее всего, был действительно ребенок, который вытворял на песке черт знает что. Сначала он просто ходил на руках. Потом долго, со знанием дела стряхивал руки – наподобие экстрасенса, как бы стряхивающего с пальцев излишки некой энергии. Она заинтересовалась: очень уж недетскими были эти движения. Мальчуган поднял руки навстречу солнцу и вдруг, высоко подпрыгнув, крутанул в воздухе настоящее сальто, приземлился на ноги и снова поднял руки, словно приветствуя светило. Немного потоптался и направился к урезу воды и там, на мокром песке, принялся исполнять немыслимые каскады: крутил с разбега сальто и полусальто, отталкиваясь от упругого прибрежного песка то ногами, то руками. Потом опять по-взрослому стряхивал руки, ополаскивался в море и через некоторое время вновь принимался за свою акробатику.
Пляжная полоса сменялась хвойным лесом, а в лесу-то, в соснах, примостился на сваленной бурей лесине еще один человек, еще один, можно сказать, наблюдатель, наблюдатель за наблюдателем, то есть за женщиной, которая так красиво выходила обнаженной из воды, освещенная низким солнцем, и теперь, хоть и не полностью обнаженная, являла взору наблюдателя естественную грациозность движений. Грациозность эта на фоне белого песка, зеленого моря и рыжего солнца – она одна привлекала наблюдателя, не вызывая непристойных мыслей, как не вызывают непристойных мыслей шедевры живописи и скульптуры. Я могу это утверждать со всей определенностью, потому что этим наблюдателем, скрытым неказистыми соснами, был я сам. Будем, однако, честными до конца. Человеку, увидевшему женщину обнаженной, не так-то просто отрешиться от мыслей о ней. Он словно бы оказывается причастным к некой тайне, и это не дает ему покоя, и очень скоро вырисовывается незатейливое желание по крайней мере познакомиться с дамой. Мысль о знакомстве возникла во мне, когда солнце поднялось над морем не менее чем на три своих диаметра, и я подумал, что женщина, должно быть, из нашего маленького пансионата – откуда еще можно прибыть на рассвете на этот безлюдный пляж! Я утвердился в своем предположении, когда заметил прислоненный к кустам дамский велосипед, окрашенный в желтый цвет. Такие велосипеды держала для своих постояльцев хозяйка пансионата: пансионат был удален от моря километра примерно на два, а может, и побольше.
Итак, я наблюдал за дамой, дама – за акробатом, а акробат, как выяснилось, – за мной. Во всяком случае, он несколько раз бросал в мою сторону взгляды и неодобрительно покачивал головой, потому что я так и не достал из рюкзака свои бумаги и не принялся за работу. Не большой любитель физкультурных упражнений, да честно сказать – и купания в прохладном море, я намеревался потратить это время утренней свежести на составление очередного сканворда: с утра мои мозги работают поживее, чем днем и, в особенности, вечером. Тем более – когда дышишь морским воздухом, обогащенным запахами хвойного леса. Да, я должен был погрузиться в свои головоломки, а не в созерцание незнакомки. Но я, увы, отвлекся от плана. А вы бы не отвлеклись, скажите? То-то.
А за нами за всеми наблюдала пара лебедей. Они плавали вдали, совершая галсы вдоль береговой черты, но не приближаясь к ней. Дикие лебеди избегают приближаться к людям. Этому их предков научили браконьеры, которые появлялись здесь даже в советское время, когда остров весь был погранзоной. Собственно, военные-то и баловались незаконной охотой, как рассказывала тетя Маале. Теперь советских военных на эстонском острове нет, но лебеди не разбираются в униформе и знаках различия. Они просто держатся, смиряя любопытство, от людей подальше, и все. Береженого и Бог бережет.
Солнце между тем поднялось повыше и стало припекать макушку. Маленькая стрелка на моих часах неумолимо подползала к цифре д. Пора было отправляться в пансионат – на завтрак.
Женщина накинула синюю кофту, села на желтый велосипед и укатила по крепкой грунтовой дорожке. Акробат надел шортики и оседлал детский велосипед.
– Поехали, – сказал он слишком низким для ребенка голосом и добавил, усмехаясь: – Дон-Жуан!
– Да ладно тебе, – отмахнулся я, неловко забираясь на свой велосипед. Я не люблю садиться с ходу, отталкиваясь сбоку свободной ногой, когда вторая уже на педали. Пока заносишь ногу, как кавалерист, велосипед свободно может вильнуть в сторону, что со мной неоднократно бывало и я падал. Мне бы взять у тети Маале дамский – без верхней рамы, но я постеснялся. Хотя – чего стесняться, если подумать? Нечего. Но я постеснялся. Теперь с неудобствами, креня велосипед, тронулся. И мы поехали. Валерий впереди, я – сзади. Такова диспозиция в нашем небольшом рабочем коллективе: Валерий – ведущий, я – ведомый.
Я посмотрел на море. Лебеди подплыли совсем близко к берегу. Им больше некого было бояться. Но и разглядывать было больше некого. «Баланс любопытства и опасности», – подумал я и загордился, что мне в голову пришла такая умная мысль.
Валерий