И печка не помогает. Построили дом из какого-то пустотелого кирпича. Стены плачут. А рояль постоянно расстраивается. Слышите? Дребезжат сразу две ноты. И косточка от клавиши «до» отскочила на днях. Придется снова звать настройщика.
У рояля моя мамочка. Господи! Как я скучаю без тебя! Ты ведь единственная понимала меня всегда.
Узнаёте? Конечно, знаменитый этюд Скрябина… Когда слышу эти божественные звуки, я улетаю далеко-далеко… На другую планету.
А все это было. Было. Еще до Войны.
Ужасно смешная штука – жизнь.
Как говорил один Сказочник в старом спектакле: «Крибле, крабле, бумс… Тсс…»
Он прикладывает палец к губам.
Музыка и Пантомима.
На манер театра восковых фигур и немого кино.
Книга первая
МАЛЬЧИК-С-ПАЛЬЧИК
У НИКИТСКИХ ВОРОТ
– Гулять надо в своем дворе. А на улице могут задавить, – говорит Аня. И мы идем на улицу.
Моя мамина бабушка живет у Никицких Ворот. Никаких ворот по-правдашнему нет.
Есть просто улица. И по ней ходит трамвай – «Аннушка». И «Двадцать второй».
Дом бабушки против театра.
А театр называется «РЕ-ВО-ЛЮ-ЦИЯ»!
Вон там я и живу, в гостях у бабушки.
Обнаружился я в этой жизни, когда мне было лет пять. Да, точно – пять лет.
Вот я стою на углу Никицкой. Там – памятник…
А здесь аптека. Остановка у магазина. Но сегодня трамвай по рельсам не ходит.
Первое мая! Праздник!
На аптеке – портрет. В полдома! Узнаёте? Ну канешно – самый добрый человек на свете. И самый умный.
Мимо все бегут с выпученными глазами.
Гремит музыка:
Утро красит нежным светом
Стены древнего Кремля,
Просыпается с рассветом
Вся Советская земля…
Я держу Аню за руку. Крепко-крепко. Потому что боюсь потеряться.
Демонстрация!
– Какие мы холосенькие! – говорит какая-то тетя и гладит меня по голове.
На мне бархатный костюмчик, который сшила бабушка из дедушкиного пиджака. И большой бант в горошек.
Я стесняюсь. Все на меня смотрят. А тетя протягивает конфету.
На фиг мне нужна ее конфета?!
– Что должен сказать вежливый мальчик? – рассерживается Аня.
И вежливый мальчик говорит:
– Спасибо, тетя.
На бульваре продают «уди-уди» и мячики на резинке.
Вот такие. Раз – два! Раз – два – три!
Но больше всего мне хочется шарик, который летает.
Вон там стоит дядя на одной ноге, и у него целая куча этих цветных шариков.
Красные! Синие! Зеленые!
Я хочу красный. И синий тоже.
Тащу туда Аню – вдруг все шарики кончатся. И нам ничего не достанется.
Вчера бабушка водила меня сюда в парикмахерскую. Подстригаться на лето.
Я не люблю подстригаться. Потому что волосы потом кусаются.
На кресло положили доску. А на доску я влез сам. Тетя-парикмахер сказала, чтобы я перестал вертеться. А то она мне отстрижет уши.
Тут она взяла машинку и как вцепится!
Я, канешно, заорал.
А бабушка сказала:
– Перестань сейчас же! Ты же мужчина! Возьми себя в руки.
Я, канешно, мужчина. Но зачем за волосы дергать?!
Беру себя в руки. И эта противная тетка оставляет мне вот такую челку на все лето.
Бабушка этот праздник не считает. У нее – Рождество и Пасха. Но сегодня она все равно печет пироги. Потому что к обеду соберется вся семья.
А я люблю всякие праздники.
Кипучая! Могучая!
Никем не победимая.
Страна моя!
Москва моя!
Ты – самая любимая!
Дома я сказал, что это песня про мою бабусеньку.
– Почему? – спросил дядя Жорж.
– А потому, что наша бабусенька – кипучая, могучая, никем не победимая и самая любимая.
– Сам додумался? Или Аня научила?
– Да будет вам, – рассердилась Аня. – Как что, сразу Аня виновата. – И пошла на кухню обижаться.
К Ане придираются, потому что она – неродная дочь.
– Со стола убрать – Аня! Посуду мыть – Аня! Как будто, кроме Ани, некому…
У меня одна мама и один папа. Две бабушки и два дедушки. Правда, один дедушка уже давно почему-то прохлаждается в тьмутаракани. И я его живого не помню. Только на этой вот большой фотокарточке.
Очень хороший дедушка! Из его костюмов мне и перешивают. А дедушка, может быть, скоро приедет,