семьи, я, виновато вздохнув, сказала:
– Кеша второй…
– Нет! Не второй! Это тот самый Кеша! – поправила меня Даша, встала и быстро пошла к отгороженной половине родителей. Там звонил телефон.
Едва Даша скрылась за ширмой, попугай расправил крылья, неуклюже припал на грудку, рывком вспорхнул и затрепетал над столом. Под брюшком у Кешки вместо лапок торчали коротенькие культяпки. Я молчала, ошеломлённая. А он пролетел в угол комнаты, опустился на ширму, стал похож там на новенькую детскую погремушку и закартавил знакомо:
– Пора! Учи ур-роки!
В чистоте его нежной окраски, в напористом голосе не было ничего жалкого. Я осмелилась тихо спросить: «Кешка! Где же тебя нашли?»
– Скажи ей, – ответил за попугая Кирилл Иванович. – «Валялся я под водосточной трубой в нашем дворе! Самым зорким, скажи, оказался дед! Подобрал меня!»
Тут Кирилл Иванович, к моему удивлению, засмеялся, словно рассказывал о весёлом, обернулся на попугая.
– Ну, говори, Кешка, принёс меня дед и, вспомни-ка, что я велел нашей с тобой санитарке?
Кешка не обращал на Кирилла Ивановича внимания. Наклонился с ширмы к Даше, что-то ей лопотал. Кирилл Иванович, похоже, обиделся на него, покраснел:
– Не знаешь?!
– Где ж ему знать! – заступилась за попугая Людмила Васильевна. – Ты попросил: «Выходи и его, как меня в медсанбате. Что б и этот был жив!» Но он же не слышал. Неделю его отпаивала: аспирин, чай, димедрол. Ты его без сознанья принёс!
– И без лапок? – произнесла я.
– С лапками, – возразила Людмила Васильевна. – Но отморожены были. Началась бы гангрена. Он, хоть и птица, а понял: надо действовать. Обломил себе лапки. Как сейчас помню. Люба, ты знаешь её, дочка наша, с работы вернулась, глядит, вон там под клеткой… и мне: «Мама, что это на полу?» И вдруг как крикнет: «Кешкина лапка!»
«Господи!» – вырвалось у меня. Я представила худенькую, похожую на Кирилла Ивановича Дашину маму, её крик, всю эту комнату сразу после моего отъезда.
Сделанное добро или зло, оказывается, продолжает жить на покинутых нами адресах.
Людмила Васильевна улыбнулась, положила мне на тарелку ещё пирога, продолжила:
– Дед за сердце. Зять с Дашей в два голоса:
«Кошмар! Кошмар!»
А Кешка на наших глазах отломил клювом вторую, и… хирург! Чтобы стоять на ногах, прямо, гвоздики со шляпками на концах из обломышей сделал. Как биться за жизнь, всем заложено Господом: и человеку, и птице, и желудю. Он в разуме каждого, потому и говорят Всеведущ и Вездесущ!
– Склероз в твоём разуме, а не Всеведущ и Вездесущ! – снова разнервничался Кирилл Иванович. – Забыла!..
Перебивая друг друга, пререкаясь, вгоняя в краску меня, старики вспоминали, как их попугай учился стоять на культяпках, как полетел первый раз.
– Сначала взлетал только с её ладошки. Она выхаживала! – Кирилл Иванович посмотрел на жену. – Она и подушечки придумала, чтоб сам мог взлетать. Гляди!
Он показал мне пальцем