ходят поезда?
– Поезда? На вокзале, мадмуазель, а не на войне. – И повторил слово «вокзал» по-французски, поправляя мое произношение: – Вокзал – налево через два перекрестка.
Этот языковой урок я приняла не без досады.
Я обнаружила во французах скрытую способность к доброте, несмотря на их нетерпимость к моим неуклюжим попыткам заговорить на их прекрасном языке.
После неудачного катания на лыжах в Калифорнии мне пришлось некоторое время походить с тростью. К сожалению, на это время выпала очередная поездка в Париж. Когда мы с мужем и другом стояли в середине очереди, извивающейся вокруг музея Орсе, со стороны здания к нам приблизилась женщина с бейджем и призывно поманила меня рукой.
– Venez-vous, s’il vous plait[1], – сказала она, приглашая меня покинуть очередь и пройти в здание музея вместе с ней. Я дала понять, что нас трое. Она снова сделала жест рукой, приглашая всех войти. Таким образом, она избавила незнакомого человека с тростью от необходимости стоять и ждать. Спасибо французам за такие трогательные правила!
На следующий день, заметив мою трость, пожилой мужчина в автобусе уступил мне место для инвалидов. Пока он не вышел на своей остановке, мы с ним вели оживленный, но ограниченный диалог, перемигиваясь и ухмыляясь друг другу. Я глазам своим не верила. Я на самом деле обмениваюсь смешками с французом!
В другую свою поездку, выходя во двор, я шагнула мимо маленькой ступеньки и шлепнулась плашмя, словно Гуфи, неуклюжий спутник Микки-Мауса. И, конечно же, эта неловкая ситуация произошла прямо перед оживленным уличным кафе. Мой муж помог мне подняться, и я потерла ушибленную коленку, все еще шатаясь и чувствуя себя нелепо. От посетителей и официанта я ожидала кратковременной вспышки любопытства, а может быть, даже и смешка над моим падением, после которых они бы вернулись к своим разговорам. Вместо того чтобы осуждающе закатить глаза, официант тут же поставил стул, принес лед в полотенце, угостил меня чашкой кофе, предложил мне аспирин и сказал, что я могу сидеть здесь, сколько мне потребуется, даже после закрытия кафе. Собрав остатки собственного достоинства, я сказала по-французски:
– Merci, monsieur. Vous etes très gentil – вы очень любезны.
Его улыбка была полна искренности и сочувствия, когда он пожелал мне скорейшего выздоровления. Опершись на мужа, я поковыляла обратно в отель. В отличие от вышеупомянутого портье, который приказал мне говорить по-английски, нынешний был более благожелательный и подсказал нам, где купить эластичный бинт.
Но самым ярким примером парижской обходительности был месье Жан Абер.
Месье Абер появился в моей жизни благодаря знаменитому французскому импрессионисту Пьеру Огюсту Ренуару. Несмотря на то что родился он в Лиможе в 1841 году, Ренуар был настоящим парижанином, чье детство прошло в трущобах на месте бывших караульных помещений между дворцами Лувра и Тюильри. Сын портного и внук башмачника, Ренуар был замкнутым, тощим, угрюмым и всячески старался