такого он сделал для тебя на войне, что ты ему по гроб жизни обязан?
Дрейк уже открыл дверь, когда до него долетели слова Фридмана – как плевок в спину. Он замер и, не оборачиваясь к собеседнику, сказал:
– Это тебя не касается. Все, что тебе надо знать, – что я готов доверить ему свою жизнь. Чего не могу сказать о тебе. Просто сделай все, как договаривались.
Джек не успел ничего ответить, дверь с грохотом захлопнулась, и он остался один в тишине. Его самолюбие было задето, ведь он не успел оставить последнего слова за собой. Фридман давно не чувствовал себя таким униженным и беспомощным, словно он был марионеткой в игре какой-то большой системе. Но больше всего ему не давала покоя мысль о странной папке на столе. Имя «Каин» звенело у него в ушах. Вновь ударив кулаком по столу, он решительно встал и пробормотал:
– Не важно… Не понимаю, почему это вообще меня волнует?!
Джек открыл створку и высунул голову в окно, чтобы вдохнуть свежий осенний воздух. Освещенный солнцем город лежал перед его глазами во всей красе, небоскребы сверкали алмазными гранями, и даже несколько темных туч не портили картины. Капля воды, родившаяся из крошечных паровых молекул, стремительно набирала скорость падения, пока не плюхнулась на морщинистый темный лоб Джека Фридмана. Вслед за ней миллионы капель обрушились на город. Он отпрянул от окна и вытер лицо рубахой.
– Вот и сама судьба говорит мне, что это плохая идея… Но что я могу с этим поделать?
Он подошел к телефону и набрал номер.
– Готовьте охрану и выводите заключенных, – распорядился Джек и бросил трубку. Надел куртку и в волнении покинул офис, зная, что у него нет выбора, он просто подчинился приказу.
04
Пока Дрейк ждал у лифта, пока Фридман соизволит явится, он почему-то задумался о тех временах, когда Сэлмена еще звали Карлом, а щетина на их щеках еще не так быстро росла. Его сильно задели слова Джека, заставив его заглянуть в тот уголок памяти, который он всеми силами пытался избегать. Но воспоминания нахлынули на него…
Сэлмен, тогда еще известный всем как Карл, наблюдал, как обгоревшие вражеские солдаты корчились от боли и визжали, наверняка умоляя своих богов о быстрой смерти на чуждом ему восточном языке. Обугленные тела погибших почему-то напоминали Карлу картошку. Ту самую, что отец обожал готовить под оставшимися от костра углями. Он многому научил сына, но после смерти отца никто не мог остановить Карла из патриотических чувств вступить в пехотинцы и защищать святую землю от сил тьмы, как ему говорили. После всех ужасов войны, что он повидал, эта пропитанная кровью земля уже не казалась ему столь святой, а смерть отца не казалась столь страшной вестью. Да и любая смерть превратилась в рутину, ведь неизвестно, кого из друзей сегодня придется загружать в бронетранспортер, перевозивший трупы. Было бы великим везением, если бы на самом деле оставалось от них что-то, что можно похоронить. Однажды после боя нашли просто ногу в ботинке и записали номер вшитого в нем жетона.
Жаркое