де Гиз.
Но очаровательная головка всё так же непреклонно покачалась.
И даже издали заметил Понтус пленительный пушок на тонкой шейке; он золотился и манил, изящный профиль, глухого платья воротник, и шарфик, а может быть, платок, как дымка голубая…
Она, отверженная королева, была одета по-дорожному: без украшений, в тёмное, изысканно и ладно скроенное платье, подчёркивающее все прелести её точёной талии.
Кардинал ушёл с кормы и скрылся с тем незнакомцем в каюте. А де Анвиль, почтительно отступив назад, остался тут, всё так же рядом с ней. Он не решился оставить её одну на палубе, среди гвардейцев, мушкетёров, исподтишка глазевших на неё: на королеву, птицу неземную, чудом залетевшую сюда, на старую и грязную шотландскую галеру.
Галеры, вытянувшись в ряд, пошли каким-то вялым ходом, пошли вдоль берега, с трудом тараня волны: их, разлучниц, сносивших все корабли назад, назад! Куда идёте – там жизни нет для пташек полевых!..
Солнце скользнуло вниз, упало в море, взмахнуло, как руками, в немом прощальном крике багрово-золотистыми лучами. И серость поползла, всё поглотила и всюду лезла, вездесущая, как пыль. За ней пришла бездонная, пугающая темнота. Заброшенное небо почернело. Ушла, как в пропасть, в темноту вода. Остался только фон, сплошной и мерзкий фон: без жизни, мысли и тепла, нет точек, ряби, одна боль…
А на корме, под звёздным небом, плыла над морем всё так же одинокая фигура, дугою изогнувшись в порыве страстном, и всё стремилась взглядами туда, где в темноте исчезла Франция…
Но тут вдруг хлопнула дверь каюты, и на корму поднялся Шарль де Гиз.
– Ваше величество, не соизволите ли спуститься в каюту?
Мягкий, сильный баритон, сочувствие и нежность в нём сквозили.
– Монсеньор, я буду отдыхать здесь, на палубе… Распорядитесь принести что-нибудь и постелить, – послышался в темноте дрожащий, наполненный волнением голос.
– Ваше величество, позвольте я, я! – вскричал де Анвиль, бросаясь бегом исполнять волю своего божества…
Всю ночь просидел Понтус на палубе среди мушкетёров, следя за еле различимой на корме фигурой. Рядом, вместе со всеми гвардейцами, сидел и тоже не сводил глаз с королевы Клютен, которому Гизы поручили охранять племянницу.
Когда суматоха на галере улеглась, Клютен, коротая время, разговорился с Понтусом.
– Вот тот, что всё время держится за кардиналом, это Брантом, секретарь Екатерины Медичи, – стал передавать он придворные сплетни. – Она поручила ему проследить, чтобы Мария убралась отсюда…
И Понтус понял, что королева-мать выжила из страны красавицу-сноху.
Спала ли Мария в эту ночь? Может быть. Но только утром, когда едва забрезжило, Понтус снова увидел её всё в той же напряжённой позе, взиравшей на берега милой её сердцу Франции, которые вновь замаячили в серой предрассветной мгле.
Через пять дней, девятнадцатого марта 1561 года, галеры добрались до берегов Шотландии, благополучно миновав сторожевые корабли английского флота, посланного королевой Елизаветой на перехват