сейчас особо нет. «Росомаху» оставили недалеко от ДЮСШ, уютно пристроив его рядом с крайним к порту домом. Лёха показал в сторону спортивной школы, сумничал:
– Глянь, все окна на первом этаже заколочены. Знаешь зачем? От медведей. Как-то белый медведь в школу забрался, не здесь вроде, так детей подрал.
– Угу, – согласился Мякинин, кидая ключи от снегохода в глубокий карман тулупа, – пошли.
Снег хрустел под ногами, Редькин ворчал:
– С последнего снегопада больше недели прошло. У коммунальщиков забастовка что ли?
Гул в голове начал проходить (больше трёх часов ползли как-никак!) и только сейчас Миша начал понимать, что его так напрягло: было тихо, не хлопали двери, не гомонила ребятня, радуясь относительному для здешних мест теплу, не слышно было автомобилей. Улица за ДЮСШ была также заснежена, истоптана хаотичными тропами. Местами две или три тропы шли рядом, будто кто-то «прочёсывал» улицу. Мужики разом остановились, вертя головами: в некоторых домах были выбиты стёкла, иногда вместе с рамами, машины стояли с холмиками снега на крышах, посреди улицы чернел остов сгоревшего грузовика, марку которого определить теперь было тяжело.
– Что здесь случилось? – спросил Миша то ли у себя, то ли у Лёхи.
– Ураган был наверное, – ответил Редькин, которому были не знакомы законы природы в их географических территориях. Закатав вверх маску, обернулся к Мякинину:
– Куда нам, прямо? – и сам ответил:
– Пойдём, там разберёмся. Лишь бы бабки заплатили, а то на стихийное бедствие всё спишут.
Миша, чувствуя неясную тревогу, пошёл за Редькиным.
На труп они набрели метрах в ста от улицы Ленина, он лежал рядом с торговым центром, ко входу которого был сметён длинный и высокий сугроб, доходивший почти до второго этажа, бульдозер, которым этот сугроб собирали, сиротливо стыл неподалёку с грустно опущенным к низу отвалом.
– Мокруха, – заключил Лёха, подойдя и посмотрев на труп. Миша, аккуратно сметя снег с убитого, с профессиональным интересом начал его рассматривать. Покойнику было снесено полчерепа и, видимо, с близкого расстояния и явно из «огнестрела», нижняя часть лица, включая нос, сохранилась хорошо, если так можно было сейчас сказать.
– Не нравится мне это, – задумчиво протянул он, но Лёха не слышал, он ушёл куда-то в сторону.
Мякинин в свою бытность в уголовном розыске насмотрелся всяких покойников: убитых холодным и огнестрельным оружием, искромсанных топором, и даже забитых насмерть предметами для убийства не предназначенными, типа кастрюлей с варившейся в ней картошкой. Но настораживало его не столько оставшиеся всего полголовы, опухшие, гнилые как после цинги дёсна, из которых торчали кривые зубы, а столько то, что труп с прорехами в грязной одежде, был покрыт тёмными пятнами, как будто пролежал где-то в могиле, а потом был выкопан, что в сегодняшних условиях Заполярья было невозможно и потому покойник выглядел экзотично, как индеец сиу в боевой раскраске в центре редькинской Шатуры. Впрочем, труп мог лежать