ом, которые извлекла из кармана промокшей куртки, облепленной тающим снегом.
«Неужели я добиралась так долго, что меня решили не дожидаться?»
Но она тут же убедилась, что потратила на дорогу всего полчаса, идя быстрым шагом от Китай-города, где располагалась ее мастерская, до переулка близ Петровки, где жил старый знакомый, коллекционер Эрдель. Его жена позвонила Александре сорок минут назад. Они говорили всего-то второй раз в жизни, а по телефону и вовсе впервые, Александра едва знала ее, но сразу подумала, что голос жены Эрделя звучит как-то необычно…
«Мне показалось, она вне себя. Путалась в простых фразах, задыхалась, всхлипывала. “Пожалуйста, скорее, он вас зовет!” Напугала меня, толком ничего не объяснила, сказала только, что созванивается со знакомыми врачами, готовится везти мужа в больницу. И чтобы я немедленно приезжала! Я все бросила, рванула в метель переулками на Петровку, поскользнулась, ушибла колено, едва не сломала ногу… И где они все?!»
За дверью царила торжественная тишина. Переведя дух, Александра оперлась плечом о стену и вытерла тыльной стороной ладони лоб, по которому с волос стекали капли талой снеговой воды. Вне всяких сомнений, обитатели квартиры уехали, не дождавшись ее.
«Но что с Эрделем? – Достав сигарету, Александра чиркнула зажигалкой. – У него слабое сердце, при этом курит и пьет кофе в свое удовольствие. Этой осенью сильно простудился… Скверная была осень, тяжелая. Может, осложнения? Супруга ничего не объяснила. Дело серьезное, раз так заторопились в больницу. Но почему он требовал, чтобы я приехала?! Именно я?!»
В самом деле, это было странно. Александра, художница, давно разуверившаяся в своем таланте, зарабатывала на жизнь, помимо реставрации картин, еще и перепродажей предметов искусства и разных старинных редкостей. Иногда она продавала что-нибудь Эрделю. Этим их контакты и заканчивались. Более того, пожилой коллекционер был настолько искушенным собирателем, что угодить ему было трудно. Он чаще отказывался приобрести вещь или книгу, чем соглашался выложить просимую Александрой сумму. Женщина поддерживала общение с ним вовсе не ради выгоды. Ей нравилось слушать рассказы Эрделя, всегда посвященные старине и всегда необычные. Он редко покупал, но охотно делился воспоминаниями, зачастую поистине бесценными, иногда загадочными.
Одна история, услышанная Александрой при последней встрече, всего неделю назад, не выходила у нее из головы. Женщина все хотела позвонить Эрделю и уточнить кое-какие детали, но не решалась. Коллекционер не любил, когда его беспокоили всуе. Художница решила дождаться удобного случая, обзавестись предлогом – мало-мальски ценной книгой, которую можно будет показать Эрделю, и тогда уж расспросить его…
И вот все обернулось совершенно неожиданно. Эрдель, судя по всему, попал в больницу, не успев с ней повидаться, хотя очень этого желал. «Обычно я просила о встрече, – припомнила женщина, пряча окурок в консервную банку, прикрученную проволокой к перилам лестницы. – И частенько у него не находилось для меня времени. Что с ним случилось?»
Она набрала номер домашнего телефона Эрделя, затем номер его мобильного. Никто не ответил. Подойдя к окну на площадке, обвела взглядом двор и тут же обнаружила старую черную «Волгу», машину коллекционера. «Ну понятно, он не смог бы сесть за руль. Увезли на “скорой”. Что он хотел мне передать?»
Ждать было нечего, супруга Эрделя могла и не вернуться сегодня домой, задержавшись в больнице с мужем. Кроме того, Александра собиралась на выставку, которую устраивали знакомые. Там ее обещали свести с человеком, которому она давно мечтала быть представленной. «Одна из лучших коллекций итальянской живописи в Москве! И он вроде кое-что намерен продать или поменять… Согласен со мной познакомиться. Лучше бы поторопиться, все равно тут делать нечего!»
Поколебавшись минуту, женщина решила оставить записку. Черкнув пару слов, тревожных и сочувственных, она принялась пристраивать клочок бумаги в щель между створками дверей. И тут обнаружила то, чего сперва не заметила.
Записка в двери уже была. Крошечная бумажка, оторванный уголок газетного листа. «Ее оставили мне?»
Александра кончиками пальцев извлекла записку и развернула сложенный вдвое серый газетный обрывок. Почерка Эрделя она никогда не видела, они не подписывали бумаг, совершая все сделки устно, доверяя друг другу на слово, как большинство коллекционеров и посредников. Да собственно, о почерке и говорить не приходилось, глядя на корявую строчку, выписанную вкривь и вкось печатными буквами. Казалось, слова нацарапал ребенок. «Даже запятую не поставил!» – машинально отметила женщина, перечитывая краткое послание. Оно адресовалось, безусловно, ей, и хотя было предельно понятным, его смысл до художницы как-то не доходил.
САША БЕГИТЕ ИЗ МОСКВЫ
Подписи не было. Это и еще отсутствие запятой превращало послание в аналог телеграммы, отправленной на последние деньги. Александра отчего-то принялась старательно припоминать, когда сама в последний раз сочиняла телеграмму, пользуясь этим ныне вымершим видом связи. Оказалось, давным-давно, в годы учебы, в Питере, в Академии художеств, а точнее, в Институте имени Репина.