ил бы, что Соня могла так поступить.
Но осиротевшая комната служила доказательством его самообмана. Переступив порог своего мира, Соня даже не вспомнила о нём, не оглянулась, не кинула прощального взгляда. Вновь и вновь Эрвин возвращался в прошлое, вспоминая, как испуганная дрожащая Авивия прибежала к нему с новостью о том, что Соня сбежала через окно прямо в ночной рубашке.
Пылкая речь матери обратила Эрвина в соляной столб. По мнению Авивии, сын должен был броситься на поиски беглянки, выспросить подробности, выразить хотя бы толику удивления, а он молча уселся на табурет и просидел неподвижно, пока она не окликнула его. Как будто очнувшись, Эрвин встал, окинул мрачным взглядом пустую комнату и ушёл.
Теперь уже Авивия застыла у порога, вопросы, рвавшиеся с языка, обернулись страшным осознанием. На улице не вспыхнула молния, гром небесный не расколол землю, но мать в секунду прозрела. Она покачнулась, рукой ухватившись за дверной косяк.
Её сын связался с дверницей. Она хотела закричать от ужаса, но только хватала воздух побелевшими губами, чувствуя, как в груди разрастается паника и бешено колотится сердце.
Соня – дверница!
История их семьи вернулась к тому, от чего бежала много лет назад. В игру вступило новое поколение, чтобы попасть в место не пройдённого урока. Кто-то невидимый расставил фигуры на доске, и сейчас собирался доиграть незаконченную партию.
Вглядываясь в события прошедших лет, Авивия всё больше начинала сомневаться, невидимый червячок точил изнутри и нашёптывал, что она просчиталась, допустила ошибку. Что все было не так, как казалось в момент трагедии. Как человек прикрывает тело одеждой, так таит истинные мотивы и цели, умудряясь при этом обманывать даже себя.
Два десятка лет Авивия Вышнева носила маску, под которой скрывала истинное лицо, потому что путеводными звездами на её пути стали страх и разочарование. Они заставляли играть не свою роль, предавать себя раз за разом, всё глубже погружать в трясину безысходности. Авивия подошла к черте, когда уже не было сил притворяться, но стать правдивой не хватало смелости. Она не пыталась никого учить и менять, ей хватало самой себя.
Когда-то Авивия страстно любила мужа, но из-за него отца обвинили в дверничестве, и он погиб. Авивия закрыла сердце на замок. С той поры радость покинула её. Нынешняя жизнь предстала перед ней как на ладони: пустой и бессмысленной. Она хотела быть счастливой, а стала вечно дрожащей игрушкой в руках нескончаемого страха. Он диктатором стоял над ней, руководил и направлял. Сегодня страх подобрался так близко, что у Авивии кружилась голова, и не было ни одной ясной мысли.
Но даже сейчас, ощущая тоску и зловещие предчувствия, Авивия страстно желала содрать приросшую намертво маску, преодолеть панику и смятение.
«Папа, как мне тебя не хватает, ты был таким мудрым. Что мне делать, папа?» —Авивия вытерла слёзы и взяла в руки игрушечного человечка. «Надо унести его в лавку, – подумала она, – там ему будет лучше».
Мысль об отце перебил Дурмитор, заглянувший в комнату. Увидев плачущую жену, он недовольно поджал губы и, громко топая ногами, отправился на поиски съестного. Эх, зря он связался с женщиной, сын которой, что драконья отрыжка, полыхнет огнём, и вмиг запылаешь. Взрослый мужик всерьёз боялся юнца, – и не напрасно. У семейки Вышневых имелись секреты, которые словно чёрные дыры, притягивали, манили к себе, норовя заглотить без остатка любопытного зеваку.
Мнительный Дурмитор боялся расспрашивать о тайнах семейства, придерживаясь стратегически важного принципа, меньше знаешь – крепче спишь. Ему всегда хотелось вести размеренную, спокойную жизнь с геранью на окне, горячим супом в кастрюле и покладистой молчаливой женой – хранительницей домашнего очага. Но у судьбы-злодейки на столь достойного мужа были иные планы. При всех добродетелях Авивии, которая, действительно, являлась примерной женой, Дурмитор ощущал себя мухой, попавшей в тот самый желанный суп.
Мужчина поёжился. Ох, не к добру слёзы супружницы. Сырой вечер прокрался в дом и пробрал его до костей.
Не один только Дурмитор разжигал печь, кляня промозглую погоду. В этот вечер многим было не по себе. Энобус накрыл густой туман. Он приполз с реки, скрыл очертания домов, улиц и прохожих, укутав их в невидимую серую шаль. Туман старался изо всех сил, желая, чтобы в беспросветном мареве все самые тяжелые и мрачные предчувствия, явили свои зловещие очертания.
В доме Ильзы Раструб не было ни одного светящегося окна. На самом деле, в гостиной горел камин, какие редко могли позволить простые люди. Отсветы пламени всполохами плясали по стенам и мебели, но тёмные шторы, полностью драпирующие окна не давали ни малейшего шанса заглянуть внутрь дома, как и в голову стальной леди. Никому она не поверяла своих мыслей.
Ильза Раструб – глава Совета Меры имела всё, о чём когда-то мечтала в детстве, стоя на огороде с поливальным шлангом. Девчонка из бедной сельской семьи и подумать не могла, что её мечты осуществятся. Сейчас она имела даже больше из того, о чём мнилось в далеком детстве.
Как же ей повезло. После инициации на Высотомере Ильзе предложили стать гонщицей.