денег их матери. И мало-помалу нашла доступ к охладевшему, измученному сердцу несчастной женщины.
Однажды Гале показалось, что её как будто даже ждали в подвале. Было почище прибрано, стоял самовар, несколько чашек и лежал ситный.
– Садись, угостись хоть чайком. А то приходишь каждый день и угостить-то тебя нечем, – сказала Прасковья Ивановна, перейдя на ты, и даже улыбнулась.
– Параня, ведь я не за угощением… Не считай же ты меня чужой. Я твоя сестра. Твоя мама столько для меня сделала доброго. Я никогда этого не забуду. Может, и я в память её что-нибудь могу для тебя сделать. Я ведь вижу, как тебе тяжело живётся.
– Да уж моя жизнь! Лучше и не вспоминать. На свет Божий не любо смотреть.
– Не надо унывать, Параня, может, жизнь переменится.
– Чего меняться-то? Ещё хуже будет, – с отчаянием сказала Прасковья Ивановна.
– У тебя детки славные. Вырастут тебе на радость. О них надо думать.
– Что детки… В нищете, в горе… Без науки, часто без куска хлеба.
– Параня, не убивайся так. Мы что-нибудь придумаем… Ведь вы же меня не бросили, вырастили и выучили. Мой долг твоим детям помочь. Скажу тебе откровенно: к твоей Паше так моё сердце лежит. Без волнения видеть ее не могу: ужасно похожа на тетю. И в глазах её чистая, простая, бесхитростная душа…
Галя позвала к себе старшую девочку и, обняв её, поцеловала её голубые ясные глаза.
– Вылитая бабушка… Паша, поедем со мной в Сибирь. У меня хорошо. Учиться в школе будешь…
– Нет, я с мамой, – застенчиво ответила девочка.
– Глупая ещё… Оттого и хочет с мамой голодать, – сказала Прасковья Ивановна и опять улыбнулась.
– А всё-таки, Параня, дорого это… Любит она тебя, жалеет и не хочет оставить. Золотое сердце у этой девочки… Вот как было у тёти.
– Да, маменька была неучёная и очень проста, а души справедливой, доброй… Всё, бывало, о правде, да о помощи, да о совести говорила. Тоже всегда бедных жалела. Я-то была тогда молода. Не понимала, не верила… А теперь узнала, что она за жизнь… Послушала бы маменьку, лучше было бы.
Галя обняла подругу и усадила с собой рядом на кровать.
– Расскажи, Параня, отчего всё случилось, отчего тётя померла… Я ведь вас потеряла из виду. Писала, просила знакомых узнать… Как в воду канули… Только и узнала, что тётя умерла, прачечную продали в другие руки. Помолилась я, поплакала об её доброй душе… О тебе постоянно справлялась. Никто ничего не мог узнать.
– Маменька умерла с горя. Муж у меня попался пьяница, разбойник. Всё прокучивал… Что, бывало, маменька ни даст, ничего не убережёшь. Характер у него был скверный, такой буян. За детей очень маменька убивалась. Душа-то у неё была чувствительная. Она всё близко к сердцу принимала: очень детей моих жалела… Скучала и таяла, как свеча… Недолго прожила она. Часто тебя вспоминала… Бывало говорит: «Уеду я к Гале. У неё покой найду».
– И не приехала… Уехала в другой мир, моя добрая, хорошая тётя, – с грустью отозвалась Галина Фёдоровна.
– Муж скоро умер; после одной драки ему голову прошибли… И вот осталась я с бабушкой