ые в высокий узел на затылке, поддерживал серебряный гребень. Несколько воздушных прядок легкими кольцами падали на высокий лоб, придавая прическе модную ныне небрежность. Но, несмотря на изящество, во всем ее облике сквозила тщательно сдерживаемая горечь ожидания близкой утраты.
Толстощекий юнец, опустив долу карие очи, в который раз пересчитывал паркетные половицы от кровати больного до собственных ботинок – ровно десять с половиной. Не выдержав монотонного занятия, еще больше ссутулился и широко зевнул. Тесный синий пиджачок, туго натянувшийся на юношеских плечах, робко треснул по шву. Брючные манжеты сочувственно колыхнулись на тонких щиколотках.
– Гектор, – недовольно прошептала дама, – твой дядя, будь он при памяти, всенепременно поставил бы тебе на вид подобные манеры. Потрудись впредь не проявлять неучтивости к несчастному страдальцу. И застегни пуговку на гульфике, будь любезен! Не уподобляйся босяцкой голытьбе! – добавила она, поглядывая на толстого человечка в круглом пенсне, который извлек из недр коричневого саквояжа стеклянную банку с извивающимися пиявками и принялся разглядывать их в тусклом свете керосиновой лампы.
– Но, маман! – неожиданно густым баском отозвался юнец. – Вставать с петухами третий день кряду – для меня невыносимо. Вы несправедливы ко мне, вы меня совсем не жалеете!
– Милый мой мальчик, – женщина повернула к нему бледное лицо, – ты оценишь мою заботу, когда уважаемый нотариус вскроет завещание Брука.
– На босяцких штанах гульфиков нет… – пробурчал невпопад Гектор, прикрывая рукой очередной зевок.
Между тем, вытащив из внутреннего кармана сюртука деревянную трубочку, маленький толстый доктор сосредоточенно оглядывал беспокойного пациента, почивавшего в тревожности на пуховой перине среди взбитых подушек. На осунувшемся лице больного резко выделялся заострившийся орлиный нос да ввалившиеся глазницы, очерченные темными полукружьями подрагивающих век. Рыжая всклокоченная эспаньолка торчала неприглядным пучком на узком подбородке. На потрескавшихся губах запеклась алая кровь. Мужчина пребывал в беспамятстве уже третьи сутки.
Приложив к груди больного фонендоскоп, доктор удовлетворенно крякнул.
– Молодцом, мистер Брукович, молодцом. Но пиявочек мы все же опять поставим… Милейший! – обратился он к Гектору, продолжая простукивать пухлыми пальцами грудную клетку мужчины. – Могу ли я попросить вас об одолжении передать мне вон ту баночку с комодика?
– Но я же не прислуга, в самом деле, – скривился, было, юнец, но матушкино глухое "пшёл" значительно ускорило его долгий путь к комоду.
– И вот еще что, баронесса… – снова замялся доктор, – надо бы отдернуть шторы и впустить свежего воздуха… хоть на секундочку – он очень, знаете ли, пользителен для больного.
Зыркнув недобро в сторону толстячка, дама величаво выплыла из комнаты, и в ту же минуту ее низкое контральто раздалось под сводами трехэтажного особняка, принадлежащего хозяину частного ювелирного заводика "Мастерские Брука" Аркадию Бруковичу, изъявившему желание работать под псевдонимом "Брук". А мгновение спустя запыхавшаяся кухарка сильной рукой уже отдергивала тяжелые портьеры и с громким треском распахивала покрытое уличной пылью окно.
– Так это… мы ж на ночь закрывали… – словно оправдываясь, зачастила работница между делом, – а сейчас-то, оно конечно… сейчас надобно и отворить… вона солнце какое вздымается на горизонте!.. виданное ли дело в потёмках помирать?!… так, баронесса ж велели…
– Христина, поди прочь! – прикрикнула от дверей строгая дама. – И керосинку свою забери – чадит вовсю! Холоду напустила, чай не лето не дворе, – громко стуча каблуками, она подошла к окну и с силой захлопнула его. – "Секундочка" давно прошла…
От резких звуков из горла рыжебородого мужчины вырвался слабый стон. Легкая судорога пробежала по его костлявому телу, прикрытому лишь влажной ночной сорочкой. Доктор замер с поднятой рукой, сжимая пинцетом черное тельце кровопивца. Склонился ближе к лицу больного, отмечая проявившуюся мимику. Вот заскрежетали стиснутые от боли зубы, заклокотало в груди. Отклониться доктор не успел. Надрывный мокрый кашель кровавыми сгустками вырвался из пораженного нутра, разбудив умирающее сознание. Мужчина открыл глаза – воспаленный белок в красных прожилках вен, но взгляд ясен.
Дама брезгливо поморщилась, быстро прижала к крючковатому носу батистовый платочек.
– Ваше благородие, как я рад! – искренне обрадовался маленький доктор, возвращая пиявку в банку. Сняв заляпанные кровью окуляры, обтер их полой сюртука.
– Ох, батюшки мои! – всплеснула руками Христина, заглядывая через плечо застывшего в немом изумлении Гектора. – Хозяин воскрес!
Легкий стук каблучков и вот уже баронесса с фальшивой улыбкой дотронулась тонкими пальчиками до руки брата:
– Аркаша, я так счастлива! Ты опять с нами! – проворковала с придыханием. – Я молилась… мы с Гектором молились за тебя еженощно и ежечасно, дорогой мой братец!
– Людвига-а-а, – прохрипел натужно мужчина, – где Липа-а-а?
– Гектор,