завлеченный собственной глупостью, слепой ко всему, кроме того, что ослепляет глаза – рекламы и спорта. Вот двигатели прогресса. Дай людям чем занять голову, и они пойдут туда, куда ты скажешь, не глядя себе под ноги. Человечество, словно огромный черный паровоз, изрыгающий пламя и копоть, с грохотом, под веселые звуки рекламы и смех несется к бездонной пропасти, не видя ее, так как что можно увидеть за стенами собственного бездушия, невежественности, что можно увидеть за бесконечными экранами и каждодневными заботами, ничего не значащими, которыми забиваешь свое сознание и память только с одной целью – не думать. Но самое великое проклятие – увидеть все это, знать, осознавать. Потому что ты-то видишь эту пропасть и кричишь, что есть духу, но кто может тебя услышать из-за этого сверкающего шума. Человечество не слышит того, что не хочет. Оно, не глядя, не отрывая глаз от своей великой цели существования, выталкивает тебя из вагона под колеса, где ты задыхаешься в чадном дыму, или заталкивает в комнату машиниста, чтобы ты погиб первым, и когда ты оглядываешься в поисках тормозов, то обнаруживаешь, что их нет – вырваны с корнем каким-то капризным мальчишкой, которому нечем было ударить своего соседа или пригрозить маме, чтобы получить долгожданный леденец. О, проклятие Человечества, огромный, черный паровоз. Хватит ли у тебя сил остановить его, и, когда придет время, встанешь ли ты перед ним – понадеясь на свою силу воли или просто из чувства ответственности. Пожертвовать собой. Пожертвовать… ради чего?
– Сторнер.
Я поднял голову. Шеф недоброжелательно смотрел на меня, а Кордон с чуть заметным любопытством.
– Сегодня мне звонили из киностудии. Там все закончено, требуется твое решение.
– Хорошо, – я устало вздохнул и встал. – Я поеду туда сейчас же.
– Удачи, – бросил мне Психолог, но я лишь неопределенно пожал плечами.
– Да, не завидую тебе, – заметил Сток, когда мы оказались в коридоре. – И что, это каждый день такое?
Он мог хотя бы предложить свою помощь в изменении рисунков, но он не сказал ни слова. Впрочем, я был на него не в обиде. Нынче люди редко проявляют инициативу, которая может принести дополнительные хлопоты.
– Не всегда, но бывает. До встречи.
– Пока. – Он свернул и исчез в ближайшем коридоре, а я неторопливо пошел дальше. Судя по утру, день обещал быть бурным. Еще один занятой день. Не ровен час, как я сам стану таким же, как и остальные.
В прихожей военные маневры с гирляндой были завершены и миссис Марчел вновь восседала на своем кресле, поглядывая на меня из под очков. Я достал пальто и остановился на пороге, одеваясь.
– Уже уходите, мистер Сторнер?
– Да, на киностудию. Меня никто не спрашивал?
– Пока еще нет.
Я застегнул пальто и глянул на гирлянду, сверкающую золотыми и разноцветными блестками. Очевидно, мой взгляд был замечен.
– Вам нравится, мистер Сторнер?
Я вздохнул.
– Да, миссис Марчел. Очень. Позвольте задать вам один вопрос.
– Конечно.
– Зачем