его приемной матери.
Фрэнсис приветствовал меня с грустной улыбкой, служившей напоминанием о славных годах. Ныне ему было совсем не до веселья. Когда наше сотрудничество только начиналось, он имел обыкновение носить строгий костюм и галстук-бабочку. Теперь же на нем были джинсы и слишком тесная для его комплекции полосатая рубашка навыпуск – небрежность в одежде, ранее ему не свойственная. Уже только по этому можно было заключить, что у него нет жены: никакая женщина не выпустила бы из дома мужа в подобной рубашке.
Он тяжело опустился на стул и произнес:
– Итак?
– Мне нужен издатель.
– Для чего?
– Чтобы издаваться.
– Но у тебя уже есть издатель.
– Он умер, Фрэнсис.
Агент скорчил гримасу, означавшую: «Нашел чем удивить! Скоро все там будем». Однако он ограничился замечанием:
– Да, это опасная профессия… – И сразу перешел к насущному вопросу. – У тебя что-то есть для публикации?
Я решил сделать еще один заход с «Мартышкой».
– Пока только наброски. Наполовину развитие предыдущего, наполовину злободневный очерк, наполовину погребальный плач.
Он схватился за сердце:
– Три половинки – это вообще как?
– Очень просто. «Мартышка на моем загривке» – дискурсивный роман в трех частях.
– И о чем же будет эта наполовину развитая, наполовину злободневная и наполовину плачевная вещь?
Я широко развел руки, словно охватывая окружающую обстановку.
– О моей мебели?
Я рассмеялся:
– О том, куда мы все скатились. О состоянии вещей.
О дерьме, в котором мы сидим по уши.
Он изобразил непонимание. Кто мог его в этом упрекнуть? Приходилось или отрицать очевидное, или, признав его, отдать концы.
– И сколько недель «Ослепленный» держится в лидерах продаж? – спросил я, дабы направить свое раздражение на что-нибудь конкретное.
– Не издевайся, – сказал он. – Между прочим, десять процентов от роялти Билли Фанхаузера уходят на поддержку группового иска.
– Против кого?
– Против компании, производящей силиконовые имплантаты, разумеется.
– Групповой иск! Только не говори мне, что взрывающиеся грудные имплантаты ослепляют детей повсюду в Америке.
– Похоже, так оно и есть.
Я недоверчиво покачал головой. Но Фрэнсис всегда знал, как меня зацепить.
– Книги все еще способны приносить реальную пользу, – сказал он. – И не обязательно посвящать их созерцанию собственного пупка.
– А кто созерцает собственный пупок?
– Мартышки, мартышки… Знаешь, как можно понять, что у писателя начались творческие проблемы?
Я не хотел, чтобы он потерял веру в меня как писателя.
– Знаю, – сказал я. – Это когда писатель начинает писать о писательстве. А знаешь, как мужчина узнает,