хватило и этого. Я проснулся.
Проснулся, нашарил под кроватью штуцер, направил его граненые стволы в коридор.
А оттуда – щелчок выключателя, скрип платяного шкафа, приглушенный шорох душа. После – осторожные шлепки босых ступней.
Когда Анна зашла в спальню, оружие вновь лежало под кроватью, а я делал вид, будто крепко сплю.
– Не притворяйся, – улыбнулась девушка, повесила влажное полотенце на подлокотник кресла и забралась под одеяло.
Повеяло легкой смесью духов, вина и табачного дыма; я провел ладонью по нежной коже стройного бедра, но Анна вдруг выгнула спину, вытесняя меня с нагретого места.
– Тебе пора! – пробормотала она. – Опоздаешь.
– Вот так всегда, – пробурчал я, усаживаясь на кровати.
– Это твой рабочий график, – напомнила подруга. – Не мой.
– Никто и не спорит.
Поежившись, я взял с тумбочки наручные часы и взглянул на светившиеся в темноте стрелки.
Без четверти полночь. И в самом деле – пора.
– Поздно ты сегодня, – зевнул я, защелкнув на запястье металлический браслет хронометра.
– Была на открытии дома-музея Дэвида Волина. – Анна перевернулась на другой бок и зевнула. – Устала как собака. Ног не чувствую.
– Это кто еще такой? Первый раз слышу.
– Если бы ты хоть самую малость интересовался моей работой…
– Меня интересуешь ты, а не твоя работа.
– Не прочитаешь сегодняшнюю статью, разговаривать с тобой не буду.
– Договорились, – усмехнулся я, поднялся с кровати и отправился в ванную комнату.
Холодный душ мигом прогнал остатки сна, зубной порошок избавил от неприятного привкуса во рту, а вот побриться я уже точно не успевал, поэтому лишь задумчиво потер колючую щетину на подбородке и вернулся в спальню. Открыл стоявший у двери шкаф – и комнату осветило сияние расчертивших полировку полок серебряных линий. Металлические пентаграммы и гексаграммы тихонько мерцали, подсвечивая расставленные в их вершинах патроны.
Шестиконечные звезды давали приют тупоконечным мельхиоровым коротышам; пентакли занимали их старшие братья – винтовочные боеприпасы пятидесятого калибра. Там уже ни о каком мельхиоре и речи не шло: и гильзы, и вытянутые пули изготавливались из чистого серебра. Стоявшие наособицу патроны к штуцеру семьдесят пятого калибра тоже были полностью серебряными, только темнели свинцом экспансивные полости пуль. На общем фоне они казались настоящими великанами, и немудрено: калибр три четверти дюйма – это серьезно.
– Мешаешь спать, – сонно пробормотала Анна.
– Сейчас, – пообещал я и натянул брюки. Застегнул сорочку, начал завязывать галстук и задумался, какой из револьверов выбрать: табельный «Детектив» или личный «Марли» с более длинным, трехдюймовым стволом.
Решив в итоге обойтись компактным «Детективом», я откинул в сторону барабан револьвера и осторожно взял один из мельхиоровых коротышей. Пальцы уловили неприятную дрожь заточенной в заряде сущности, но к подобным ощущениям мне было не привыкать. Гильза мягко провалилась в камору, оставив на виду лишь донце с вырезанным из серебряной фольги пентаклем.
Конструкция проще некуда: жмешь спуск, боек разрушает пентаграмму и заточенная в патроне сущность вырывается на волю. Прошивая все на своем пути, она, в зависимости от длины ствола, мчится футов сорок – пятьдесят, а потом попросту исчезает, растворяясь во враждебном ей пространстве и времени.
Стрелять пулей, разумеется, надежней, но не брать же на деловую встречу винтовку? За барабанным карабином по праву закрепилась дурная слава излюбленного оружия гангстерских разборок, да и под плащом его прятать неудобно…
Я вынул из пентаграммы второй патрон, загнал его в камору откинутого барабана и потянулся за следующим.
Только так, только по очереди. Стенки гильз способны удержать лишь одиночную сущность, если боеприпасы соприкоснутся, самопроизвольной детонации не избежать. Запросто можно остаться и без пальцев, и без головы – это уж как повезет.
Именно поэтому все оружие, кроме двуствольных штуцеров под совсем уж «злой» боеприпас, оснащалось барабанами. И чем мощнее был патрон, тем массивнее требовался барабан, а все попытки создать карманный револьвер под патрон с пулей успехом так и не увенчались. Из-за недостаточной толщины перегородок между каморами сущности дотягивались друг до друга, превозмогали алхимические защитные формулы и вырывались на волю, обычно с фатальными для испытателя нового образчика стрелкового вооружения последствиями. Ослабленные же, они оказывались просто не в состоянии прогнать кусочек серебра по нарезам ствола.
Полностью зарядив револьвер, я убедился, что все шесть камор окружило серебристое сияние пентаграмм, и сунул оружие в кобуру. Прицепил ее на пояс, убрал снаряженный патронами увесистый спидлоадер – по сути, тот же самый барабан – в кожаный чехол и пристроил его рядом.
– Как погода? – спросил я после этого у подруги