Татьяна Лассунская-Наркович

Парфетки и мовешки


Скачать книгу

вглядываясь в пухлое лицо начальницы.

      – Подойди ближе, – уже по-русски проговорила та, не без удивления рассматривая своих посетительниц.

      Викентьевна, успевшая проникнуться особым уважением к княжескому титулу начальницы, отвесила низкий поклон и слегка подтолкнула к ней Ганю.

      «А и хорошее здесь, видно, житье… Ишь как она, голубушка моя, с казенных-то хлебов распухла, – подумала няня о начальнице, – авось и Ганюшку мою голодом не заморят».

      – Как твоя фамилия? – холодно обратилась maman[2] к оторопевшей девочке.

      – Савченко, – робко проговорила Ганя.

      – А-а… – протянула начальница, как бы вспоминая что-то.

      – Так точно, Савченко фамилия моей барышни, – неожиданно вмешалась в разговор Викентьевна: от нее не ускользнуло смущение Гани, и она поспешила ей на помощь.

      Княгиня недовольно покосилась в сторону «прислуги» и снова обратилась к девочке:

      – От чего тебя не привез в институт кто-либо из родных?

      – Папа на маневрах, а больше некому.

      – Сиротка наша Ганюшка-то по матери будет, – ввернула свое объяснение Викентьевна.

      – Какое странное имя – Ганя, – в недоумении протянула maman.

      – Анною крестили-то… В честь покойной, значит, нашей барыни, – проговорила Викентьевна, не замечая брезгливой гримасы, вновь скользнувшей по лицу княгини: начальница была возмущена словоохотливостью нянюшки, поведение которой казалось ей непочтительным и даже фамильярным.

      Но Викентьевна в простоте своей доброй, любящей души и не подозревала о неприятном впечатлении, которое она невольно производила на княгиню. Она была исполнена желания расположить начальницу к своей ненаглядной Ганюшке и потому дрогнувшим от волнения голосом продолжала:

      – Души не чаяла покойница в дочке… И то сказать: единственное дитя… Как не любить-то было, не баловать… И не думал никто, что приведет Господь Ганюшку в чужих людях воспитать… А что поделаешь-то?… Как и воспитать-то отцу дитя без матери?… Сам-то день-деньской на службе, почитай и домой-то не заглядывает… А дитя-то растет… Уму-разуму учить пора… Еще Бога надо благодарить, что дядюшка-то нашей покойницы устроил Ганюшку сюда, в благородное, значит, заведение… Авось Бог-то даст, и хорошо ей здесь будет… Да и вы, матушка княгинюшка, не оставьте сироту своей ласкою, вас Господь за это вознаградит, – со слезами закончила Викентьевна и снова отвесила глубокий поклон.

      – Хорошо, хорошо, моя милая, – устало проговорила maman, которую утомил этот разговор, и она с нетерпением поглядывала на дверь, как бы поджидая кого-то.

      На пороге показалась приземистая старуха в форменном синем платье, с большим чепцом на седой голове.

      – М-lle[3] Струкова! – обратилась к ней начальница: – Отведите, пожалуйста, Савченко в класс. Ну а вы, моя милая, можете теперь возвратиться домой, – кивнула она в сторону Викентьевны, давая той понять, что ей следует немедленно удалиться.

      Викентьевна поняла и это движение, и то, что с этой минуты не нужна она будет своей любимице так, как была нужна долгие годы, когда заменяла ей родную мать. И словно что-то надорвалось в ее любящем сердце, от которого отнимали самое дорогое, что было на свете у этой простой, доброй женщины. И слезы, которые она с трудом сдерживала, вдруг вырвались горьким рыданием.

      Викентьевна осыпала Ганю горячими, порывистыми ласками, крестила ее мелким, дрожащим крестом и, беспрестанно повторяя: «Ну, Христос с тобой, Христос с тобой!» – словно не могла оторваться от девочки, уткнувшейся ей в плечо и тоже громко, безутешно рыдавшей.

      – Няня, возьми, возьми меня с собой, не хочу я здесь оставаться! – выкрикивала Ганя.

      – Ш-ш… Господь с тобой, как это можно? – испуганно зашептала старуха. – А папа-то что скажет?… Что ты ему обещала?…

      – Не хочу я здесь жить, не хочу! – упрямо кричала девочка.

      – Перестань капризничать и не кричи! Здесь это не разрешается, ты это запомни, – строго проговорила начальница и направилась к выходу.

      Струкова резко схватила Ганю за руку:

      – Чего ревешь? – проворчала она. – А вы, нянюшка, идите-ка домой, а то слезами да причитаниями вы только расстраиваете девочку, – и с этими словами она поспешно вывела Ганю из приемной.

      Викентьевна еще раз перекрестила вслед удалявшуюся любимицу и понуро двинулась домой.

      А Ганя вдруг затихла; она не без любопытства озиралась по сторонам. Пройдя длинный классный коридор с множеством белых дверей, они вошли в просторную комнату, где двигались и шумели девочки в казенных форменных платьях. Только в стороне пугливо жались такие же новенькие, как Ганя.

      – Вот вам новая подруга, – обратилась к девочкам Струкова и указала на Ганю. – Не шумите да не ссорьтесь, я сейчас вернусь, – и она поспешила из класса.

      – Как твоя фамилия?

      – Как тебя зовут?

      – Сколько тебе лет?…

      Вопросы