ет по лесу, одетый в замызганную рваную телогрейку, или же наоборот, тщедушного, робкого на вид сутулого мужичонки в очках и клетчатой рубашке, наподобие Чикатило, но эти образы далеко не всегда соответствуют действительности.
Впрочем, когда я впервые встретился с Калугиным, вид у него был действительно не вполне здоровый. Но это и неудивительно, учитывая его физическое состояние. Из подтвержденных диагнозов, помимо явного психического расстройства, у него целый букет сопутствующих: опухоль правой лобной доли, врожденная патология сосудов головного мозга, кровоизлияние в гипофиз, дегенеративные изменения позвоночника, да много чего еще, это вам, боюсь, ничего толком не скажет.
Я общался с ним не единожды. Хочу отметить, агрессии он не выказывал ни в момент задержания, ни при первичной беседе со мной.
Помню свое первое впечатление от встречи с ним. Неоднозначное впечатление.
Мне показалось, что его худоба граничит с истощением, однако, приглядевшись получше, я оценил мощную шею и рельеф плеч, это все явно свидетельствовало о том, что он, возможно, пренебрегает пищей, но при этом регулярно получает достаточную физическую нагрузку. По правой стороне головы от затылка до виска полукругом тянется шрам от осколочного ранения. Отличительная черта – уши: заостренные на концах, мочки приросшие к голове (выживший парень сказал: уши как у упыря). Кисти рук ухоженные, чистые, но ногти острижены до мяса, а на кончиках пальцев повреждена кожа, словно их неоднократно терли чем-то вроде наждачной бумаги. Предплечья сплошь испещрены старыми и свежими рубцами от ран, явно нанесенных самому себе – следы приступов аутоагрессии, которым он был подвержен с раннего детства. Изнутри от подмышек и до ладоней кожа покрыта цветными татуировками: сложный орнамент с вплетенными в него женскими лицами. Улыбка похожа на оскал: крупные тусклые неровные зубы, один клык выдается вперед – видимо, вырос поверх молочного в свое время. Голос молодой и даже временами приятный, но все звуки как будто вывернуты наизнанку, а когда он говорит, непроизвольно возникает ощущение, что во рту у него в два раза больше зубов, чем нужно, лицо бесконтрольно искажается от невралгии или просто нервного тика, верхняя губа задирается, как у огрызающегося животного. Выглядит откровенно больным и сильно старше своего возраста: кожа сухая, как у мумии, подбородок заостренный, искривленный костистый нос, на скулах нездоровый капиллярный румянец, на висках и на лбу резко выделяются вены. Глаза очень темные и блестящие, как вулканическое стекло, под ними глубокая синева. Взгляд либо нервозно мечется по комнате, либо замирает, веки наполовину смыкаются, словно человек готовится впасть в летаргию.
Исключая это, на непредвзятый, обывательский, скажем так, взгляд он мог показаться более чем адекватным. Не выказывал никаких признаков беспокойства или агрессии, хотя я рассматривал его в упор и вопросы задавал достаточно неприятные. А может, ему, напротив, приятно было на них отвечать, поэтому он так охотно шел на контакт.
Мне, с моим обширным опытом работы в сфере судебной психиатрии, он показался весьма любопытным человеком. Я знаю, звучит странно, но, поймите меня правильно: не всем моим коллегам выдается шанс поработать с серийным убийцей, вот я о чем. Тем более, сначала он проявлял открытость по отношению ко мне. Но это, повторюсь, было всего лишь первое, поверхностное впечатление, и оно оказалось не совсем верным. Как только мы приступили к более углубленной беседе, все изменилось. Буквально в течение десяти минут я отметил несколько явных признаков расстройства аутического спектра, как то: реверсия местоимений (он произносил личные местоимения точно так, как их слышал, не модифицируя их в зависимости от контекста), эхолалия (периодически он произносил слова и отдельные фразы, всегда в одном и том же порядке, не переставляя слова и не меняя интонацию, причем с ситуацией или предметом разговора это было никоим образом не связано). Речь безобразно поплыла, он хаотично менял местами слоги, больше половины сказанного я вовсе не мог разобрать, просил повторить, а собеседник очевидно начинал злиться. Может, поэтому не сложилось наше дальнейшее «сотрудничество», кстати.
Я не мог понять, как при таких ярко выраженных признаках психической недостаточности он вел вполне нормальную социальную жизнь, не вызывая ни у кого вопросов относительно своего состояния. Все без исключения знакомые Кирилла описывали его как совершенно вменяемого человека, социально адаптированного, эрудированного и полностью, стопроцентно, абсолютно нормального. После я понял, что личностью Кирилла он целиком компенсировал зачаточный аутизм, которым страдал Антон. Это редчайший случай в моей практике. В процессе разговора он несколько раз называл себя разными именами, упоминал поочередно об обеих своих личностях в третьем лице, причем поведение, манера говорить и даже выражение лица его менялось в один момент.
Поначалу он был подчеркнуто вежливым, подробно отвечал на все мои вопросы, даже самые щепетильные. А во вторую нашу встречу он вообще рта не раскрыл. Разве что единожды – чтобы плюнуть мне в лицо вместо приветствия. На допросах откровенно издевался над следователем, намекал, что жертв намного больше, чем известно. Требовал свидания с выжившей девушкой,