ованные – розовыми, жёлтыми, темно-красными) цветочками, изысканными по форме, собранными в зонтик. Листочки – резные, оправдывают название; собрать и помять в ладони – пахнет ладаном. Идя мимо – там ли, тут ли – невольно задерживаю шаг.
…В детстве у меня был друг Слава. Мы всегда были вместе. Я у него многому училась, и многому просто подражала. Например, Слава заикался – и я заикалась, считая это единственно приемлемым способом /языком общения. Слава любил хлебные горбушки – и я за столом из кусков хлеба выбирала горбушку.
…Помню, он сказал мне: «П-пойдём зд-дороваться с людьми!» И вот, мы пошли вдоль деревни, два маленьких существа, он шёл чуть впереди. Шёл и говорил встречным:
– Д-доброе утро! Зд-дравствуйте!
Не забыть, как светлели их лица (какой-то высоченный дядя… женщина с коромыслом…), когда они отвечали:
– Доброе, доброе! Здравствуйте!
…Ещё как-то, это было зимой, нас закрыли в его доме. Наши мамы работали в школе*, девать же нас было вечно некуда… Итак, заперли в доме – предварительно, конечно, убрали подальше спички и ножи… За окном пошёл снег. Забросив однообразные домашние игры: «в школу», «в магазин», «в больницу», мы стали мечтать вслух о том, как хорошо было бы выйти на улицу и побегать там по снегу и воздуху.
Обследовали дом, сенцы – в сенцах нашли крошечное оконце, только что высунуть нос и… голову… Слава рассчитал: если туго повязаться вязаными шалями (а таковые нашлись): концами крест-на крест по диагонали на груди, потом подмышки, потом – завязать на спине… Получается почти так же тепло, как в пальто, и тело проходит в отверстие.
Валенки выброшены по одному на улицу, оденем там, тут в них не пролезаем… Шедшая мимо девочка по просьбе Славы ставит к стенке, под оконце санки – приземляться… Первой вылезаю я, ногами вперёд, он помогает, держит в сенцах за руки… Потом я помогаю ему, вытягивая за ноги из оконного отверстия… И вот, уже бежим по заснеженной улице, а люди за стёклами окон испуганно показывают на нас пальцами…
Наказания, честно говоря, не помню, помню лишь этот короткий миг свободы.
…Было лето. Я его не видела несколько дней. Потом моя мать сказала: «Пойдём, попрощаемся со Славой». Взяла меня за руку, и мы пошли, мать сказала, что Слава уезжает, далеко-далеко. По пути попадались цветы тысячелистника, я их рвала – Славе в дорогу.
В его доме было много людей, толпа… Он лежал на лавке (или на койке… не помню…) вытянувшись во весь рост, на спине, руки сложены на груди, держат свечку; глаза закрыты… В изголовье букет из ягод земляники. Мне объяснили (или я тогда сама додумала?): если он проголодается в своём долгом пути – поест земляники, подкрепится и – дальше… Я положила рядом тысячелистник, на память; по приказу взрослых поцеловала его в лоб, – жёлтый, холодный… Меня увели.
Побывав на родине, сделала несколько фотографий. Показываю людям. Смотрят с интересом… Цветы тысячелистника.
– А это, что за растение?
Говорю:
«Целебное. Как заболит зуб, или что-нибудь ещё, сорвать листочек, пожевать – и боль пройдёт».
Я и сама в это верю.
Тысячелистник кутает землю вечноцветущим ковром.
I. РАССТАВАНИЯ
…Юного рыбака Урашиму морская черепаха, вернее, морская принцесса, принявшая образ черепахи, увлекла на дно морское, где он пробыл-прожил во дворце четыре счастливых года, но затосковал по родине и решил посетить свой берег. Принцесса дала ему в дорогу с собой зелёную (!) шкатулку – чтоб вернуться, только, наказала: шкатулку не открывать.
…На берегу оказалось, что тут без него прошло не четыре, а четыреста лет, и он уже стал историей. Посетив старые могилы, включая свою собственную, он, по пути назад в подводный дворец, нечаянно открыл зелёную шкатулку, из которой вырвался туман, и Урашима рассыпался в прах…
В который раз вспомнилась эта старинная японская сказка о рыбаке Урашиме. Пытаюсь понять, как это было возможно, нечаянно открыть шкатулку: может быть, споткнулся? …Ну да, споткнулся. О камень на берегу. Или о выброшенную морской волной корягу….
А внизу облака, облака…
Прежде чем самой рассыпаться в прах, перебираю-вспоминаю отдельные памятные события и сокровенные, дорогие сердцу образы, заключённые в шкатулке моей памяти.
1940-е
ЛЕТО …Вот я по пыльной дороге выхожу за деревню; направляюсь к колхозному полю. Куда-то, далеко-далеко, ушёл мой близкий друг Слава. Слава был в соседней деревне Поморцево, где работала в школе мама. А теперь я в деревне Сидоренково, здесь бабушка-дедушка, и я поживу с ними. Я теперь одинокий ребёнок. Мимо свинофермы – дальше направо. Слева от дороги поле. Справа, далеко – чёрные крестики… Ближе: на краю поля стоит босая девчонка с растрёпанными светлыми косичками и держит за ботву какой-то корнеплод. Совсем близко: девчонка улыбается, щурясь синими лучистыми глазами… Мы молча смотрим друг на друга. Я не знаю что сказать. Она, видимо, тоже. Расходимся.
Я