не отдали ни капли.
– Тьфу ты! – смачно сплюнул на сухую землю Захар Чудинов, думая, что опять – в который раз за неделю! – тучки не разродятся дождём. Тогда, как и в прошлом году, весь урожай в Антоновке сгорит. И даже дорогущая голландская поливальная машина, которую купил для своего хозяйства единственный в деревне крупный землевладелец Григорий Малых, вряд ли поможет. Засуха, она и для образцового крестьянского хозяйства – засуха.
– Ну, давайте рожайте, что ли! – задрав голову, крикнул Захар пузатым лиловым тучам. – Кто а Антоновке нагрешил? Чего того… динамите?
Он крутился на пятачке холма, глядя на низкое тёмное небо над деревней, разговаривая с упёртыми облаками, пока не слетела старая кепка. Захар неловко повернулся, чтобы поднять из пыли свалившуюся с головы кепчонку, да только охнуть и успел от прострелившей спину боли – рука замерла на полдороге. «Чёрт с ней, с кепкой!» – решил Чудинов и бочком, как подстреленный зверь, направился к дому.
– Дарья! – позвал он жену. – Опять спину прихватило…
Захар кое-как доковылял до крыльца, боясь кашлянуть, чтобы не злить свою боль.
– Где твой керосин-то? – спросил он вышедшую на крыльцо жену.
– Какой керосин? – не поняла Дарья.
– Да бутылка та с нефтью, с растиркой твоею, – не разгибаясь, пояснил Захар.
– В чулане, – ответила жена. – Да ты в дом войди, я ж не буду натирать спину на улице…
– Давай прямо тут, – взмолился Чудинов, – сыра осина не горить без керосина… Ступил неловко, когда на дождь молился, вот и вступило!
– Зарекался кто-то больную спину беречь! – вздохнула Дарья. – Всё бы тебе на небо заглядывать! В феврале только в больничке отлежал…
Дарья кинулась было в хату – искать в чулане бутылку с растиркою, но обернулась к мужу.
– Может, вскарабкаешься на крылечко-то, – сказала она, жалостливо глядя на согнутую в три погибели фигуру мужа.
– «Вскарабкаешься»!.. – передразнил жену Захар. – У тебя вот спина, слава Богу, не свербить… Чужая боль не болит, конечно…
– У меня ноги болят, – обиженно поджала губы Дарья. – И голова, когда ты вот так ноешь.
– Ноги не спина, – буркнул Чудинов. – У всех ноги…
Но мужик он или какой кисель диетический? Захар стал крошечными шажочками, как-то обречённо, будто всходил на эшафот, подниматься по пляшущим от старости ступеням крыльца. «Завтра же починю крыльцо, – дал себе он зарок. – Только бы отпустило…»
– Отпустит – крышу почини, – будто прочитала мысли мужа Дарья. – Дождь вон заходит, опять, что ли, корыто подставлять?
Она вздохнула и, подставив плечо мужу, на которое он опёрся правой рукой, затащила Захара в дом.
– Кости к дожу болят, – сказала Дарья, усаживая Захара на диван.
– Не будя в разные глупости верить, – грубо оборвал жену Захар. – По телеку трындели: весна ранняя, жаркая, сухая.
И только он это сказал, как врезал дождь. Даже не дождь – ливень. И такой напористый, холодный, долгий, будто всю нестерпимо долго копился в чужих благословенных краях, где апрель ещё был апрелем, а новогодняя ночь без весенней капели… И вот теперь, слава Богу, дошёл наконец и до их Антоновки.
– Говорила к дожу – значит к дожу, – сказала Дарья голосом школьной учительницы, массируя спину мужа.
– Ладно, буду знать теперь, – не зная, что ответить, вздохнул Захар. – Спина болит – быть ненастью. Дед мой говорил: «Сей в ненастье, убирай в вёдро». А кто нынче в Антоновке сеет? Ни одной сеялки в поле! Даже Гришка, помещик наш новорусский, и тот на первом участке, что за Маруськиным логом, только ячмень посеял… А хлеба?
– Это к чему ты, Захар? – спросила Дарья, щедро потчуя спину муженька самодельным лекарством.
– Полегче, полегче, попросил Захар. – Сотрёшь кожу до кости…А к тому что самое время сеять, а не сеет! Вона Гришка земли хватанул колхозной – аж до горизонту! Купил не пропил, конечно. Но и ответственность должна быть. Аль даром Малых, когда парторгом в «Светлом пути» был, нам все мозги этой самой ответственностью закомпостировал?
Дарья, плохо спавшая ночью, зевнула.
– Тебе-то что? Пусть у Малых и болит голова об севе…
– Он фермер, – кивнул, поднимаясь с дивана, ответил Захар. – Я смотрящий.
Дарья удивилась:
– Это что за должность такая.
– Не слыхала? – засмеялся Чудинов. – Назначили вот…
Дарья, сомневаясь, покачала головой:
– И кто?
– Дед Пихто!
Жена в сердцах махнула рукой: каким чудаком был в молодости этот Захар Чудинов, таким и остался. Видно, точно говорят: в юности прореха – в старости дыра. И потащила в спальню корыто – с потолка уже не капало – ручьём лилось.
2
Дождь шёл всю ночь. Громыхал по крыше. Потом утихал на минутку и то снова принимался поить просыпающуюся землю. Всю ночь не спал Захар. Железная крыша