резвиться в пустоте раскинувшихся вокруг лесного массива полей, а тяжёлые облака нависали над угольно-чёрными остовами дерев невысказанной угрозой. Из редких прорех в мрачной завесе едва пробивался свет бледного солнца, вплетавшего холодные лучи в скорбный узор. Но в этом застывшем царстве печали и безмолвия, удивительным образом чувствовалось некое очарование иной красоты, чуждой яркому и суетному миру.
Быстрым шагом, переступая через толстые корни, спрятавшиеся в буром ковре давно опавшей листвы, и временами продираясь сквозь влажную паутину цепких сучковатых ветвей, всё глубже в чащу леса стремилась фигура в тонком пальто сочного мандаринового цвета. Казалось, будто на унылое полотно художника-декадента какой-то вандал нанёс нелепый мазок тёплого и радостного оттенка. Задумка или проказа не удалась – яркое пятно особенным образом только усугубляло тревожную и гнетущую атмосферу пропитанного меланхолией вечного сумрака леса.
Волевой рисунок скул, упрямые складки в уголках губ и любопытные проницательные глаза выдавали бойкий и смелый характер. Да и какой ещё могла бы быть девушка, отважившаяся на подобное путешествие. Но глубокие тени пролегли на её лице печатью перенесённых невзгод.
– Проваливай! – с усилием выдохнула Кристина, сердито тряхнув копной каштановых волос, – Что уставился на меня?!
Только на сыром, влажном воздухе, пропахшем терпкими и сладкими запахами осени, её когда-то воздушные пряди давно отяжелели и поникли. Громадный ворон, сидевший на толстой ветви, не шелохнулся на сердитый окрик, проводив немигающим взглядом странную гостью. Лишь когда она скрылась из вида мертвенно-зелёных глаз, он неспешно расправил сильные крылья и направился вслед.
Тени ноября неумолимо сгущались в голом холодном лесу, и беглянка потеряла счёт времени. Мышцы ныли от усталости, в глазах мутнело. Лес казался бесконечным, и уводил девушку всё дальше и дальше в неизвестность. Теперь ей уже было бы не найти обратной дороги, как и многим другим до неё, заблудившимся здесь навсегда. Но она была единственной, кто и не пытался повернуть назад. Ведь её собственный, такой обыденный и привычный мир, вдруг обернулся кошмаром, и теперь неумолимо преследовал свою жертву, загнав её сюда, на границу между вымыслом и реальностью.
Силы уже почти покинули Кристину, когда высокие деревья вдруг расступились, и она провалилась в небольшую лощину, рухнув на землю, и с головою утонув в ворохе прелой листвы. Жалобно бранясь, девушка с трудом выкарабкалась из оврага, но то, что она увидела, снова поднявшись на ноги, заставило её губы прервать поток красноречия.
Посреди лесной прогалины стоял очень старый деревянный дом с остроконечной крышей. За мутными стёклами маленьких окон царила непроглядная чернота, а сам он словно плавал в сизой дымке, стелившейся по земле, но не заползавшей выше первой из четырёх ступенек, ведущих к покосившемуся крыльцу. Над пугающим жилищем описывал круги всё тот же ворон. От взмахов его крыльев волнами доносился приторный запах, в котором безошибочно угадывались ноты разлагающейся плоти.
Беглянка замерла с колотящимся сердцем, и часто заморгала слезящимися глазами. Но видение не растаяло. Эхом по мрачному и безгласому лесу разнёсся скрип проржавевших петель, и ветхая дверь распахнулась. Навстречу Кристине вышел такой же древний, как и его жилище, старик, опиравшийся на клюку.
– Здравствуй, – улыбнулся он потрескавшимися губами.
К перепуганной и растерянной девушке ещё не вернулся дар речи, но, глядя на его серую кожу, спутанные редкие волосы и потерявшие всякий цвет изношенные одежды, она сразу почувствовала, что старик давно стал частью этих унылых мест, и впитал в себя все их страхи и тайны.
– Ты скиталась по лесу в поисках убежища, – мягко проговорил хозяин, – И вот нашла его. Идём же, – протянул он девушке сухую руку, на пальцах которой темнели перстни из чёрного металла, и она ощутила, как упрямство и воля, всё это время гнавшие её вперёд вопреки всем бедам, угасают при звуке его голоса.
Старик привёл гостью в своё жилище, и тишина, висевшая в воздухе натянутой струной, осталась за порогом дряхлой обители. В просторной комнате обветшалого дома было тепло и сухо, доносился шорох мышиной возни и сами собой позвякивали странные амулеты, подвешенные высоко над их головами. Вдоль одной из стен висели криво приколоченные полки с беспорядочно сложенными книгами в толстых переплётах. Возле другой громоздились ящики с кухонной утварью, и лежала гора крупноплодных тыкв – оранжевых, жёлтых и огненно-красных – а над ними висели пучки сушёных растений. Из дальнего угла доносилось негромкое бульканье кипящей в чугунном котелке вязкой жидкости рыжего «лисьего» цвета. Правда, стоял тот котёл на холодных камнях, никогда не знавших прикосновения пламени.
Хозяин усадил превратившуюся в послушную куклу Кристину на один из стульев за длинным дубовым столом в середине комнаты, упиравшимся массивными ножками в скрипучие половицы. Пока она, тяжело дыша, бессмысленным взглядом блуждала по комнате, старик копался в своих ящиках, гремя посудой и что-то напевая вполголоса на витиеватом тягучем языке. Наконец, он извлёк из недр своих запасов большую глиняную кружку и наполнил её