(Над)небожители. Рада Владимировна Огнева

ет своей краской белый лист лица. Он почему-то смеется, и смех маленькой птичкой клокочет со дна его невесомого тела.

      Себя он помнит медно-рыжим и злым ребёнком, который тянется до верхней полки не красивого серванта, чтобы украсть конфеты. Другие помнят его медно-рыжим и тихим ребенком, который никогда не смеется. Летний вечер похож на картинку из детской книжки, которая его никогда не интересовала. Картинка выцвела, и грязно-желтый свет, лился приторным медом на стены, пол, потолок, мать, отца, и не было того места в целом мире куда он мог бы спрятаться от этой приторной сладости. Он мог только закопаться в одеяле и досчитать до тысячи в обратном порядке, и на "поехали!", выглянуть из нагретого кокона.

      Влача свой кокон за собой, маленьким Наполеоном, он ступал и шаркал пятками по ковру вплоть до оглушительной ночной тишины на балконе. Где приятная свежесть впервые за мучительно долгий день, обдувала липкое от пота лицо, и холодный свет мерцающих сквозь дыры в покрывале звезд, освещал шуршащие усталостью деревья во дворе. Город спит, не спит только медно-рыжий, злой ребенок, который уже может дотянуться до верхней полки не красивого серванта, чтобы украсть конфеты, но еще не может дотянуться до самого верхнего мира, чтобы украсть звезду.

      – Ваша голова, Мишенька, похожа на открытую настежь форточку. Всё, что в нее залетает, так там и остается. Говорила учительница по русскому языку, грозно упирая руки в бок, и нервно теребя цепочку на очках с тонкой, серебристой оправой.

      – Вы своими сочинениями, Мишенька, доведёте меня до гробовой доски! Столько орфографических ошибок в одном абзаце! Столько, Мишенька! Это же просто какой-то апогей безграмотности среди молодёжи!

      Медно-рыжий тогда уже не ребенок, но еще не совсем человек, Мишенька, кивал головой, и сосредоточено делал вид, что понимает значение слова "апогей", хотя на самом деле он разглядывал свое отражение в окне за спиной учительницы, пытаясь найти хоть какое – то сходство между его головой и форточкой. Вроде не похожи, форточка прямоугольная и маленькая, а голова у Мишеньки была большая, и круглая, как луна. Просунуть голову в форточку у Мишеньки бы тоже не получилось. Хотя очень хотелось попробовать. И он бы попробовал, но вовремя в его светлую форточку, ой, то есть голову, попала разумная мысль о том, что луну в форточку не поймать, а если его голова похожа на луну, то логично, что в форточку она не протиснется. Так Мишенька научился составлять логические цепочки. В жизни ему это мало чем помогло, зато помогло злосчастное сочинение, однозначно написанное уже не ребенком, но еще не совсем человеком:

      "Кагда я вырасту, я буду лётчиком, паличу в космос, и никто миня в этом космосе не найдет. Я сорву там самую красивую звизду, а потом вернусь домой, посажу ее в горшок, и у меня вырастит звездное дерево, и все вокруг мне скажут, мишенька какой ты молодец, теперь у нас на земле тоже есть звезды! А я буду стоять красивый и взрослый и махать рукой, я буду самым первым кто палетит за звездами, и обязательно вернется. Всё!

      Миша. 2Б класс".

      Мишенька сохранил это сочинение, не смотря на то, что под пляшущими, детскими буквами выведенными синими чернилами, была аккуратная красная двойка. С минусом. Мишенька любил эту двойку, потому что получил её честно. За самые честные слова, и скорее всего он больше никогда в своей истории не был более честным, чем во втором б классе, когда писал сочинение на тему "кем я хочу стать когда вырасту"

      Медно-рыжий Мишенька, уже не был ребёнком, а был полноценным человеком, когда разгоняясь на взлетной полосе его ревущее сердце поднималось в унисон с ревущим мотором, и небо падало на его красивые и взрослые плечи. Мечты Мишенька не предал и действительно стал лётчиком, и не было более глубоких и озадаченных колодцев, чем колодцы Мишенькиных глаз. Он уже знал, что такое космос, и что звезды ему не сорвать, но все еще хотел махать рукой, стоя на трапе, будучи красивым и взрослым. Ещё он знал, что с тех пор как он поднялся в небо, земля стала для него мучительно тесной, как тесным в детстве ему казался кокон одеяла в котором он прятался от грязно-жёлтого солнечного света, пачкающего своей духотой всё, до чего он дотягивался. Он не любил лето, как учительницы русского языка не любят орфографические ошибки в сочинениях, и любил ночь, так как любят дети воровать конфеты с самых высоких полок не красивого серванта.