высоко оценить только сам премудрый Сократ, а Олекса, возбужденный впечатлением от увиденного в королевском дворце и от разговора с самим его могущественным хозяином, не спеша зашагал по кривым улочкам пригорода Иерусалима, откуда до монастыря Святого Феодосия рукой подать.
Сгустившаяся прозрачно-розовая дымка над горизонтом процеживала последние лучи ушедшего солнца. С другой стороны уже обозначилась на небе ночная синева, вот-вот кто-то невидимой рукой высечет кресалом искру, и от нее задрожат, засияют звезды. У калитки ограды монастыря Олексу никто не встретил, только стали бесшумно скользить над головой летучие мыши. Монахи были в церкви. Олекса вошел в свою келью, зажег свечу, стоявшую в подсвечнике в углу, где висела небольшая темная икона с грустным ликом святого, лег на топчан и вытянул зудящие от усталости ноги. Дрема падала на ресницы и закрывала глаза. Однако уснуть Олексе не удалось. В келью без стука вошел князь Давид Святославич.
– Вижу, окно кельи светится, вот и зашел, – сказал он и сел на табуретку. – Не могу спать…
Олекса быстро поднялся, протер кулаками глаза и остался сидеть на топчане.
– Ну и хорошо, что зашли, Давид Святославич… Мне тоже не спалось, – искренне соврал Олекса.
– Где бывал днем? – глядя куда-то на пустое синеющее оконце, спросил князь: хоть о чем-нибудь, но ему обязательно хотелось поговорить.
Целый день он то подходил, то отходил от постели больной Ефросиньи, и мысли грозной тучей нависали над ним. Конечно, чаша жизни выпита до дна, и все-таки расставаться с любимой сестрой было неизмеримо тяжело. И рассказ Олексы о своих похождениях по Святому городу у него пролетал мимо ушей, и только имя Амори заставило князя насторожиться.
– Ты был во дворце короля?! – крайне удивился князь и даже стал с табуретки, принялся ходить по келье, пригибая голову, ибо потолок в ней был не по его росту.
– Правду говорю вам, Давид Святославич, как на духу, – испугался Олекса, что ему не поверят, – был… Я сейчас все по порядку… С самого изначала…
Длинный и несколько сбивчивый рассказ он, словно оправдываясь, как нашкодивший шалунишка, закончил словами:
– Случилось так, Давид Святославич… Ей-богу, случай! – И трижды для пущей убедительности и честности перед князем перекрестился.
– Верю, верю, не божись, – махнул рукой во тьме Давид Святославич. – Только не случай это, Олекса, а закономерность… Да! Случай, что вы с отцом пошли в Святую землю, случай, что вы встретились с латинянином, случай, что мы встретились с тобой в храме Гроба Господня случай, что ты попал во дворец короля, но из этих случаев складывается закономерность, и вот теперь она, эта закономерность, может прерваться. – Голос у князя изменился, в нем послышалась невыносимая боль, жалость, тяжесть утраты. – Ефросиньюшка вряд ли поднимется с постели… За заботу тебе спасибо, будь здорова, она сходила бы к Амори и Марии, но сестра теперь больше в забытьи находится, а придет в себя – шепчет молитву, разговаривает с Господом… У тебя путь длинный, дай