том, а парафиновую свечу с незажжённым фитилём. Светлые волосы, спадающие на плечи, сливались цветом с толстовкой, на крючке у двери висела шубка с белым искрящимся мехом.
– Снегурочка? – пошутил я, – к дед-Морозу едете?
– Да, – без улыбки ответила девушка, – к нему.
– Что-то вы поздно, – продолжал дурачиться я, – новый год через пятнадцать минут наступит. Как же вы будете желания исполнять?
– А вы думаете, у тех, кто едет в поезде, нет никаких желаний? У вас, например? Может, я здесь для того, чтобы исполнить то, о чём мечтаете именно вы? – не отступила девчонка от предложенной мною игры.
– Вот и прекрасно! Давайте, кстати, познакомимся и откроем шампанское. Меня Сол зовут, а вас?
– Снегурочка!
– Ну что ж, коли вы настаиваете… Пусть будет Снегурочка, – произнёс я, несколько озадачившись.
Обычно, когда я назывался, простодушные девушки спрашивали напрямую – что это за имя такое, да какие у меня корни; другие интересничали, предлагали свои версии. На то и был расчёт с последующим извлечением паспорта и демонстрацией полного имени – Саврасов Сол Никонович.
Чаще всего я плëл байку о том, что известный автор прилетевших грачей – мой дед, и традиция называть мальчиков необычными именами пошла непосредственно от него, потому что моего папу Никоном назвал как раз тот самый Саврасов.
Дурочки верили; правда, некоторые, совсем уж наивные, спрашивали: кто это – Саврасов?
А сегодняшняя сказала буднично:
Мама назвала вас Сол, потому что вашего отца она называла Солнце, а вы – малыш – его половина.
Я был ошарашен.
– Откуда вы знаете?
– Ну я же Снегурочка! Волшебница чуть-чуть.
– Что ж, пусть так, – пробормотал я, скрывая изумление.
Нашёл в телефоне прямую трансляцию с Красной площади, хлопнул пробкой припасённого шампанского, только сейчас сообразив, что не захватил бокалов.
В дверь, как по заказу, просунулась голова проводницы:
– Распивать спиртные напитки в общественных местах… – скороговоркой пробубнила она и тут же добавила: – тихонечко, девочки-мальчики, тихонечко! Потихонечку можно. Есть стаканчики пластиковые, есть фирменные, в подстаканничках. Вы какие желаете, молодой человек?
Под переливы курантов, бой часов и крики «Ура» по всему вагону я сделал большой глоток шампанского из РЖДэшного стакана. Шибануло в нос, выдавив слезу.
Снегурочка лишь поднесла напиток к губам.
– Давайте, – поторопила она меня. – Я сегодня исполняю ваши желания.
– А какие у меня желания?
– Я – Снегурочка, не цыганка. Я желания не угадываю. Давно ли вы писали письмо Деду Морозу?
– Сейчас и напишу! – не отступал я от дурашливого тона.
Надо ж такому случиться! В кармане моей дорожной сумки обнаружились шариковая ручка и тетрадь в клетку, те, что я купил в киоске на вокзале. Я обычно не делаю спонтанных покупок, но сегодня, пробегая мимо газетного киоска со всякой прочей мелочёвкой, внезапно остановился и купил ручку и тетрадку.
И теперь вырвав двойной лист из середины тетради, начал:
«Я, Сол Никонович Саврасов, прошу Деда Мороза (письмо напоминало заявление на отпуск, но я продолжил) выполнить три моих желания…»
– Три – не слишком много? – спросил я у девушки. Игра меня забавляла.
– Не слишком.
Взгляд её светло-голубых глаз не теплел и не веселел, и мне разом расхотелось шутить и резвиться. Отступив две строчки вниз от уже написанного, я, не раздумывая, размашисто написал:
«Лерка. Узнать, что с ней случилось.
Отец. Хочу всё исправить.
Голубой берет. Любовь».
***
Тетрадный лист остался лежать на столе, а моя спутница тут же отставив в сторону подстаканник с шампанским, достала из сумочки, стоящей рядом с ней, блестящие серебристые шарики, аккуратно положила их на стол.
Один шарик покатился, и я поймал его, неловко придавив, правда, тут же отдёрнув руку: шарик был льдисто-холодным, как из морозилки.
Не успел я найти никакого внятного объяснения этому, как девчонка раскрыла руку над шариками, и те засветились, разбрасывая блики по столу.
Один наполнился мягким розовым, как спелый персик на ветке, напоённый солнцем, как раскрасневшаяся щëчка младенца, только-только насытившегося у материнской груди.
Второй – голубым. Его свет мерцал и притягивал, зовя в свою глубину: хотелось нырнуть в него, как в чистое тёплое море.
Третий – чёрный, лишь отбрасывал густую тень, наводя тоску и расстраивая, впрочем, как обычно бывает у меня с чёрным цветом.
Я осторожно взял самый первый розовый шар. Всё окружающее отодвинулось. Остался лишь неумолчный стук колёс, который подчёркивал моё погружение в другую уже прожитую реальность, как стук метронома в кабинете гипнотизёра