чуть усмехнувшись своими раскосыми глазами:
– Не пугай, брат русский, Нымзу… Моя не боится… На лесного хозяина пошел, не боится, твоя нож тоже не боится. Лучше толком говори: за что ножом грозишь детям?…
– Они сделали так, что моего отца и брата забрали, чуть не убили их, в тюрьму посадили… И меня бы посадили в тюрьму, да я вырвался и убежал. Мы их с отцом и братом, бездомных сирот, приютили, хлебом их кормили, за своих родных держали, а они, злодеи, на нас же напали, честных людей… Убить их мало, вот что! – глухо, хрипло и злобно вырвалось из уст бродяги.
– Ты лжешь, Зуб! Ты лжешь! – крикнул вне себя Андрюша и, весь дрожа от негодования, выскочил вперед. Его глаза горели, щеки пылали. Он весь трепетал от гнева, злобы и негодования. – Ты лжешь, – крикнул он еще раз, – не мы злодеи, а ты и твой отец с братом хотели погубить человека, а мы…
Андрюша не договорил. Как лютый тигр, Зуб бросился на него, пригнул его к земле и навалился на него всем телом. Казалось, еще минута – и от несчастного мальчика не останется и следа.
Сибирочка с плачем кинулась к бродяге и, рыдая, молила его пощадить ее маленького друга.
Зуб был вне себя от бешенства и злобы. Он не смел на глазах Нымзы покончить с мальчиком и в то же время не мог снести смелой выходки ребенка.
– Стой, приятель, стой! Моя говорить хочет, – неожиданно ударяя его по плечу, произнес остяк, – твоя мальчонка наказать хочет, так пусть твоя накажет, я помогу твоя… Моя с твоя мальчонка свяжет и на санки положит… И девушка тоже… Лун в санки впряжет… Твоя с ними сядет и на русская город повезет. Там русская начальник судить будет и наказан будет, кто виноват… Ладно моя говорит? – спросил он в заключение.
– Ладно говорит! – усмехнулся Зуб и, мгновенно поднявшись с пола, освободил Андрюшку.
Тот встал с угрюмо потупленными глазами. Он понял, что взрослому, сильному бродяге легко справиться с ним, с мальчиком, едва достигшим четырнадцати лет. А тут еще Нымза предлагает помощь его врагу… Предатель Нымза!
А Нымза уже нес веревки и крепко скрутил ими руки и ноги Андрюши.
– Твоя не сердись, приятель, – добродушно лепетал остяк, – твоя связать надо, не то убежишь твоя… И она связать тоже… – указал он на Сибирочку. – И в санки положить обоих надо… И Лун запречь… Она, – ткнул он пальцем в Зуба, – на русский город твоя повезет… Там тебя русский начальник судить будет.
Схватив связанного по рукам и ногам Андрюшу поперек тела, Нымза вынес его из чума и положил в санки, поставленные под навесом, сделанным из хвороста и ветвей.
Бессильный и взбешенный, несчастный Андрюша лежал на санях, не будучи в состоянии двинуть ни рукой, ни ногой.
«Все кончено, – холодея от ужаса, подумал мальчик, – злодею Зубу удалось уверить остяка, что мы сделали какое-то зло, что мы виновны и нас надо судить. И Нымза предал нас бродяге. Конечно, Зуб не повезет нас в селенье, а завезет в тайгу и там безжалостно зарежет своим огромным ножом. А Нымза и не подозревает этого; он ведь не знает, кто такой Зуб. Что же делать теперь?»
Эти