а одном месте и кочуют вдоль Уральского хребта, будто юркие птахи в сезон перелетов.
Ни один качественный камень не проходил мимо внимания Фартового, с каждого из них он имел строго обговоренный процент. Отчисленные суммы в немалой степени способствовали пополнению воровского общака. Львиная доля доходов приходилась на изумруды с александритами, или, на языке хитников, на «зелень» с «шуриками». Если встречались алмазы, то, как правило, небольшие, всего-то на карат. Так что, когда поползли слухи, что «всплыл» целый контейнер с крупными алмазами, бесследно пропавший весной 1945-го, Фартовый понял, что эти мелкие алмазы не имели никакого отношения к «белым» из контейнера. Те были величиной с крупный орех и предназначались для расчетов с союзниками по договору, так называемому ленд-лизу. Но контейнер пропал во время бунта заключенных. Через зону, где вспыхнул бунт, контейнер шел транзитом и в поднявшейся перестрелке исчез, да так, что концов не найти.
И вот, похоже, всплыл… Но это слухи, а реальных фактов, подтверждающих, что на рынке появилась огромная партия алмазов, не было. И тем не менее все, кто был заинтересован в этих делах: от милиции до крупных ювелиров, зашевелились. Такую добычу упускать – грех!
Фартовый не любил ждать, а потому параллельно с бывшим комитетчиком Тарасовым, состоявшим у него на жалованье, решил организовать собственное расследование.
Ему повезло первому, новости не заставили себя ждать, и уже через месяц поисков Фартовый узнал, что одному ювелиру, скупавшему у хитников по дешевке камни, вдруг перепал алмаз в десять карат. Продавцом оказался старик, который по описанию очень походил на Куприянова, того самого охранника, что прихватил контейнер.
Однако приставленные к старику топтуны ничего не могли выявить – дедуля жил, как обычный пенсионер, экономя каждую копейку, и, вооружившись авоськой, готов был топать в противоположный конец города за молоком, где им торговали прямо с машин, дешевле на десять копеек за литр.
В какой-то момент Фартовому даже показалось, что этот Куприянов не имеет к пропавшему контейнеру никакого отношения, но тут неожиданно заявился Тарасов и сообщил, что парочка похожих алмазов была обнаружена в Голландии. По анализам, проведенным в лаборатории, выяснилось, что камни прибыли с Урала, скорее всего, именно с Вишеры.
А старик хитер! Мало того, что фамилию сменил, так еще ходил себе потихонечку за молочком, а сам в это время выстраивал сложнейшую цепочку по переправке алмазов за рубеж. Чувствовалось, что за его плечами солидная школа. Только присмотревшись к нему повнимательнее, Георгий Георгиевич смог понять, что свои встречи тот назначал именно у рыночных прилавков, где и сбагривал драгоценщикам редкостный товар.
Одним из таких «купцов» был Васильевич. Дядька он был неплохой, но страдал серьезным грехом – крысятничеством. По договоренности он обязан был сообщать Фартовому о каждом крупном алмазе, попадавшем в его руки, однако частенько этого не делал.
Его следовало наказать в назидание другим.
А вскоре выяснилось, что Куприянов приобрел шикарную квартиру в центре города. На одну пенсию такие хоромы не выстроишь. Правда, наведывался он туда не часто, при этом всякий раз соблюдая все меры предосторожности.
Строители, отделывавшие его квартиру, всерьез полагали, что стараются для крупного городского чиновника. А Куприянова, появлявшегося во время работы, воспринимали как тестя начальника – дружески похлопывали его по плечу и зубоскалили о том, что в отсутствие зятя тот может приводить в шикарные хоромы молодух.
Присматривать за Куприяновым Фартовый поручил Сидоровичу, крепенькому мужичку лет под пятьдесят. Прежде тот служил в ментовке, в третьем отделе, специализировавшемся на наружном наблюдении. И как утверждал сам Сидорович, он был одним из лучших в отделе. По тому, как он творчески подходил к своему делу, сомневаться в его словах не приходилось. Он предпочитал носить двусторонние куртки, которые в случае необходимости можно было надеть наизнанку, поменяв при этом цвет. В карманах у него всегда лежал грим, накладные усики с бородкой, способные сбить с толку самого осмотрительного человека.
Сидорович был мент, что по понятиям являлось весьма серьезным его недостатком, а потому к нему следовало относиться с настороженностью. Душу нараспашку он тоже не держал, и трудно было сказать, какие мысли роятся в его плешивой высохшей голове. Не следовало забывать и о том, что на кон были поставлены большие деньги, и у милиционера мог возникнуть серьезный соблазн переиграть своего работодателя.
Опасаться было чего. Последнее время Сидорович стал проявлять необычайную активность и отправлялся следить за Куприяновым даже тогда, когда от него этого вовсе и не требовалось.
Дело дошло до того, что уже пошел второй день, как Сидорович не подавал о себе вести.
Прежде такого за ним не наблюдалось. Исправно, как было заведено на прежней его работе, он сообщал о том, как провел день, куда направлялся объект, сколько где пробыл и что удалось выяснить.
А тут за целые сутки ни единого звонка!
В своей квартире опер также не появлялся. Имелась вероятность,