о холма от подножия до вершины, приличные кусты встречались нечасто, но здесь это правило грубо нарушалось. Густые заросли с ярко-зеленой листвой, как полагается в начале лета, тянулись узкой полосой, образовав почти непроницаемую для глаза стену. Годы назад одна из особенно злых осенних бурь свалила несколько отживших свой век сосен, оставив громадные стволы гнить и рассыпаться в труху. Образовалась вытянутая прогалина, щедро освещаемая солнцем, что позволило мелкой растительности подняться во весь рост. Но это ненадолго – хвойные великаны скоро возьмут свое, а все, на что они бросают тень, быстро чахнет.
Дирт притаился за трухлявым стволом давно упавшего дерева и не мигая смотрел вниз. Там, за кустами, просматривалось подозрительное движение, не гармонирующее с колебанием веток, раскачиваемых едва заметными порывами утреннего ветерка. Никто из людей не мог забраться так далеко от опушки, зверь – вот кто там бродит. Не белка, и не заяц, что-то гораздо крупнее. Но и не взрослый лось, уж он бы даже за такими зарослями не укрылся.
Кто?
Для всех жителей Хеннигвиля, за единственным исключением в лице Дирта, ответ был всего один. И подразумевал столь же единственно правильное действие: мчаться прочь, не останавливаясь, не разбирая дороги, скривив физиономию в гримасе крайнего ужаса и прилагая нешуточные усилия ради сохранности чистоты штанов. И бежать таким образом до тех пор, пока нестерпимая боль не скрутит обессиленные легкие и каждый глоток воздуха начнет причинять нестерпимые страдания.
Нет – исключение не одно. Он позабыл про лэрда Далсера. Хотя, если говорить откровенно, его трудно причислить к жителям Хеннигвиля.
Как, впрочем, и самого Дирта.
Преподобный Дэгфинн тоже не очень-то боится леса, хотя во всем селении знают об этом лишь трое, включая его самого. Но с ним все сложно, да и традиционный ответ хеннигвильцев его вполне устраивает.
Дирта традиционный ответ не устраивал. Он ведь знал, что в этом лесу обитает далеко не одно существо. Лоси, медведи, олени, волки, косули, кабаны, зайцы, лисы, барсуки, еноты и прочие: в их присутствии легко убедиться, бегло изучив следы на первой попавшейся тропе. А однажды ему встретились отпечатки копыт неведомого создания, судя по всему, крупного. Наверное – это был зубр, хотя уверенности в подобном выводе у Дирта не было, ему ведь так и не удалось взглянуть на редкого зверя даже издали.
Следов демонов, которыми так любили пугать друг друга суеверные жители Хеннигвиля, он не встречал ни разу. Ну… наверное. А ведь, кроме него, никто не отваживался забираться в лес так далеко. Да что там говорить: редкий смельчак находил в себе силы сделать больше десятка шагов от опушки, да и таких не хватало даже на жалкую полусотню.
Интересно: почему они так неистово верят в древних демонов, если у них даже возможности взглянуть на следы нет? Вот уж прав лэрд Далсер, когда называет человека самым парадоксальным существом. Ведь мудрость и глупость зачастую мирно уживаются в одной голове, занимаясь разными вопросами.
Хорошо, если за кустами скрывается олень. Под сотню имперских фунтов отборного мяса, да и требуха у него очень даже ничего, если приготовить как следует. Ее Дирт пускал в котел в первую очередь, после того как брезгливый лэрд Далсер, от души покрутив носом, неохотно давал добро. Уж очень он не любил паразитов. Без них дичи да и домашнего скота не бывает, но есть черви безобидные, хоть и омерзительные с виду, а есть такие, которым даже длительное кипячение немногим страшнее ласкового летнего дождичка. При одном намеке на их присутствие придирчивый ведун безжалостно браковал добычу, заставляя Дирта относить мясо туда, где взял.
Нашел дурака: в Хеннигвиле и тухлятине применение найдут, а уж червями здесь даже младенца не напугать. Как Дирта ни заставляй, а у преподобного Дэгфинна свое мнение: что в селение попало, то там и останется, и плевать, если кто-то против.
Оленя он разделает на месте, расстелет шкуру, набросает на нее крапивы, разложит поверх нее куски парного мяса, завернет как следует, подвесит за углы в теньке, после чего заберется на вершину Сторожевого холма и помчится вниз, к дому лэрда. Тот осмотрит печенку, почки и легкие, брезгливо скривится и, очень может быть, что признает дичь годной, не потребует ее выбросить. Или даже разрешит взять лакомую часть туши на свои нужды, а не относить почти все вечно голодным хеннигвильцам, ведь удачливый охотник заслужил небольшой приз. Тогда Дирту придется возвратиться, забрать добычу и спуститься вниз, к Смородиновому ручью. Там, на подмытом водой склоне, у него вырыта добротная коптильня.
При воспоминании о том, как нестерпимо вкусно пахнет на совесть прокопченная полоска оленины, желудок Дирта забурчал от нетерпения. Звук показался ненормально громким. Хотя что тут странного? Когда он в последний раз наедался досыта, тем более мясом? Такое ощущение, что никогда.
Нет, не олень: Дирт разглядел голову. Серенькая, с рыжим налетом, украшенная аккуратными ветвящимися рожками.
Косуля. Самец.
Тоже ничего, хотя с оленем, конечно, не сравнить. Мясо недурственное, но, увы, у косули его гораздо меньше. Зато и нести будет легче. Дирт за последний год порядком