егина Соболева, дизайн обложки, 2022
© Регина Соболева, фотографии, 2022
ISBN 978-5-0055-3224-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
НА ЦИНКОВОЙ БУМАГЕ
Цинковая бумага – это полноцветная бумага для печати без чернил. В настоящее время используется в продуктах таких компаний, как Polaroid, Canon, Kodak и HP. Zink – многослойная термобумага, поэтому фотографии можно распечатать всего за один проход. Имеет ряд термочувствительных цветных слоев голубого, пурпурного («маджента») и желтого цветов. Фотография печатается с использованием серии тепловых импульсов различной длины и интенсивности. (Каждый слой также содержит бесцветные кристаллы различных красителей, которые при плавлении принимают свою правильную красочную форму).
Когда впервые пробуешь приобщиться к таинству моментальной фотографии, поражаешься не столько волшебству момента и его консервации, но неожиданному несовершенству запечатленного. Свет не был выставлен. Модель не готова. И остается только гадать – как ляжет карта. Благо, ждать недолго. От трех до пяти минут.
голубой
Перечитала очередной сборник стихотворений Эмили Дикинсон (ей повезло издаваться при жизни настолько редко, оставить после смерти стихи в таком беспорядке, что теперь кто угодно как угодно тасует колоду лирики в том или ином «избранном», и это почти всегда бывает вполне удачно). Три вещи: смерть, боль и одиночество. Кажется, всю жизнь пишу о том же.
Кому не хотелось подружиться со смертью? Сначала очеловечить ее, потом подружиться… Ведь все мы знаем, что с самого начала идем рядом, след в след. Разве она бросает нас хоть на минуту? Разве не сопровождает, бережно и осторожно, всегда и всюду? И разве по факту она – уже не лучший наш друг? Иногда мне кажется, что смерть – вообще альтер эго каждого на этом свете. Так к чему страх? к чему накал страстей и драматизм? Смерть – это и есть жизнь. В итоге не самая ли приятная ее часть? Или, во всяком случае, самая спокойная. (После принятия смертности, конечно).
На любимой полке наверху стоит рамочка со стихотворением Эмили Дикинсон о боли. Как-то Величанский статью о жизни и творчестве поэтессы назвал «Сиянье боли». В боли есть частица пустоты. Беспамятна она. Кто вспомнит, было ли вообще хоть что-нибудь вне боли, когда уже чувствует ее? И будущего времени не существует. Боль бесконечна. И когда проходит, остается неизбывное ощущение, что вернется обязательно. Так что – да, в сиянье боли раздается громкий голос мастерства, таланта и гения Дикинсон. Она была несчастна, травмирована, одинока, и к концу жизни испытывала непрекращающиеся, в том числе, физические боли. И писала. Писала много на любом подвернувшемся клочке бумаги. Черпая вдохновение даже в самой боли. Что ж… если я кем-то и восхищаюсь… Если кто-то и оказал на меня самое болезненное влияние…
Одиночество – это дыхание. Вдохи без выдыхов. И в итоге – очередная паническая атака. Впрочем, от страха ты прячешься в темное сухое помещение… один. И разве кто-то нужен рядом в такие моменты? Бывает одиночество вообще… одиночество расширяющейся Вселенной, одиночество жизни и смерти. И если каждый из нас – свой собственный одинокий холодный космос, не пустой, как не пуста бесконечность, значит, и наше одиночество – бесконечно. Что же в этом страшного? Неправильного? Пустого? Человек – это конечная бесконечность одиночества. И боль.
«начало всему – бесплотная боль…»
начало всему – бесплотная боль,
гвоздика галактики в темноте зрачка.
я просыпаюсь, и она со мной —
насекомая совесть моего сверчка,
разверстая пропасть моего окна,
искренняя нелюбовь моего отца,
смерть моей матери, звон стекла,
все тики и таки моего лица.
потом будет проще – проходит день,
несется мячом по скоростной пологой.
прицепилась, влачится слепая тень,
начиная с ног, откусывает понемногу.
потом будет ночь, затишье, затменье,
паническая атака, рыдания у окна,
уговоры, упокоения настроенья,
еще не громоподобный звон стекла.
закончится утром, когда забудусь,
укроюсь, уйду с головой в матрас.
мне тихо не больно, собой любуюсь,
оставляю галактику про запас.
от боли проснусь – развернется космос.
подушку насквозь пропитала соль,
моя несерьезность, тревога, взрослость.
затмение, явь и начало —
боль.
«здравствуй, москва. колени твои остры…»
здравствуй, москва. колени твои остры.
руки покаты и голы, строгие как мосты.
от строгино до коломны – очи твои огромны.
грезишь