троены в 40-50 г .
Вспомните, старая метлахская плитка, кованые перила, окрашенные ядовито- зелёной краской , мягкие двери, обитые черным дерматином.
И запах, который родной и близкий. Заходишь, закрываешь глаза и вдыхаешь, вдыхаешь…
Я не могу по сей день определить, чем это пахло, смесь дермантина, ванили и сигарет, которые тогда еще делали из табака.
Я в таком вырос, думаю, и многие из вас тоже.
Открываешь дверь дома, не квартиры, а именно дома в духовном его понимании.
Вешалка с занавеской, видно кухню, где Ба катает лапшу, тогда лапшу катали, и называлась она домашней.
Пододвигаешь табуретку ближе к столу , садишься и смотришь на руки родного человека.
–Ты думаешь, я тебя не вижу, – вдруг говорит Ба, – опять обувь за тряпкой снял. Как живёшь, внук? Много лет прошло, и на кладбище ко мне редко приходишь, а я же тебя жду !
– Прости, родная, я теперь далеко живу, в Москве, уже даже в другой стране, потому редко к тебе заезжаю.
Жизнь поменялась, но стараюсь жить по совести, зла не делать, да детей растить.
Правнуков у тебя теперь много, все хорошие люди.
–Да, знаю про тебя все, ты, засранец, зачем в банке деньги в рост брал? Шлемазел.
– Ба, это кредит называется.
– Кредит смердит, больше не бери , а то мне тут пришлось подсуетиться в нашем департаменте, чтобы ты в дерьмо не вляпался, в следующий раз не бери.
– Спасибо, постараюсь.
– От жены ушел, а я тебе говорила не торопись.
– Устал, ушел. Не ворчи, Ба, я так по тебе скучаю.
– Старший у тебя совсем худой , скажи жене, чтобы пихала в него, как я в тебя.
–Скажу.
За окном простучал по рельсам трамвай, посуда в буфете звякнула до боли знакомым звяком.
Ба достала эмалированной поднос с отбитым краем и разложила лапшу для просушки .
–Ты есть-то будешь ?
– Сыт я, Ба, спасибо.
Ба вытерла руки об передник, села на табурет.
–Тут такое дело, внук, встретила я тут давеча папашку твоего покойного, мучается он там от грехов своих, просил если ты зайдёшь передать, что просит он у тебя прощения, за то что бросил вас, да и не помогал. Что передать ему?
– Да простил я его Ба, и зла не держу, так и передай, пусть упокоится с миром.
– Ну, вот и славненько, ну вот и хорошо , а то что-то я сильно переживала за это дело.
– Наверное, пойду я, Ба, зайду еще как-нибудь.
– Давай , в следующий раз на кладбище ко мне пойдешь, прихвати сигареты.
– Ба, так ты же не куришь.
– Не курила , здоровье берегла, а хотелось. Тут рай, все есть, а закурить хочется, да и какое тут здоровье.
– Захвачу, конечно.
– Ну не горюй , я тут тебя прикрою, если что.
– Спасибо, Ба .
Запах подъезда растворился, открываешь глаза и голос:«Следующая станция Тушинская».
Из майсов моей бабушки, или Штирлиц шел по коридору Гестапо.
Вчера спросил маму:
– Ма, вспомни че-нить смешного из майсов Ба?
– А напиши как она кино смотрела!
Тут у меня мозг взорвался от нахлынувших воспоминаний, поехали.
Ба любила комментировать вслух фильмы, примерно как Светлаков из камеди.
И, думаю, что равных ей в этом до сих пор нет.
Фильм «Семнадцать мгновений весны» она просто обожала, как только из ящика раздавалось: «Не думай о секундах с высока, тудууууу, наступит времяяя, сам поймешь, наверноееее, туду…», Ба уже бросала все, даже меня, и усаживалась в кресло перед телевизором. Не думаю, что она разбиралась в хитросплетении интриг немецкой разведки, ее забавляло другое, или наличие статных мужчин в одном кадре, или закат третьего рейха, но смотрела она этот фильм с самозабвением.
Голос диктора: «Штирлиц шел по коридору гестапо»
– Не, ну ты посмотри как он идет! На месте Мюллера я бы его уже посадила в камеру! – восклицала Ба.
– За что, Ба?
– У нас в доме на Мира -Комсомольской жил КГБшник, он тоже так ходил, у него на лбу было написанно, что он чекист.
Голос Мюллера (Актер Броневой):
– А вас, Штирлиц, я попрошу остаться!
– Вот я не пойму, как можно еврею играть фашиста? – указывала Ба рукой в сторону Мюллера. – Сними у него с рукава повязку с крестом, надень шляпу, и что мы увидим?
– Что, Ба?
– Раввина из нашей синагоги на Ташкенской! У него акцент!
– Ба, да не слышу я у него акцента.
– А я тебе говорю, что у него акцент и такой акцент никакой Станиславский не уберет, хотя Станиславский тоже был еврей.
Голос диктора:
– Пастор