а входящий». За его суровым и хитрым взглядом прячется наивный и нежный степной мальчишка, и встретив он когда-то смерть, решил с нею поиграться, потеряв к ней всякий страх. Воробьи не подымают голову, и не видят страх в лицо. Черный птицеед поймает его в паутину, а затем съест плоть, а вместе с тем и душу.
Читатель, запомни, сей роман не есть потеха, а есть притча. Здесь есть тайна. Тайна всей жизни человеческой. Тайна, которая велит нам создавать дурное и стремиться к очищению. Каждый может здесь встретить и меня средь персонажей. Писал я сей сюжет, отрывая с сердца. Пролил слёзы, пока писал о том, что же делается с людьми. Всегда слышим мы от старших: «Апокалипсис настанет. Ныне век ужасен!», но они не знают, что распад идёт с времён начал столетий. И чтобы требовать покой от мира, его необходимо оседлать. А только тот, кто был в начальных юнкерах способен стать истинным генералом, ведущим в рай, хоть рая на земле не будет никогда.
ГЛАВА I – “Воробей”
Рассвет. Лучи Солнца проникали сквозь окна старых домов, но всё-таки прекрасных. Они напоминали коробочки от спичек, но от них веяло каким-то духом романтики, который придавал красоту и этим коробочкам, и лужам вблизи от них. Это место словно было благословлено самим Господом Богом. Недалеко от домов виднелся красивый собор – немного их было в России. Прохладный ветер гулял по проспектам, а морские волны весело играли, ожидая новые корабли с восходом Солнца. Утренние лучи озарили весь город, и он был прекрасен словно нарисованный кем-то ранее. Как же мир удивителен. Всё настолько прекрасно и волшебно в небе и в воде, а на земле, где ступает нога человека, всё полно тины и грязи. И этот город подчеркивает эту разницу между человеческим и между божественным. Что же это за место такое особенное? «Это столица!» – сказал мой друг, приезжий из Азии, увидев этот город впервые, а товарищ, живший тут отроду назвал это место «болотом» – не любят люди о доме своем добро говорить – быстро он им надоедает. Ну а точнее было бы сказать, мы всегда стремимся оказаться там, где нас никогда не было, ведь лучше там, где нас нет. Людям всегда кажется, что там, где их нет, горит неписанный рассвет; проходит лучшее время, да и всё там лучше, чем у себя дома, но приехав, замечают порой обратное, и начинают скучать, а пути назад могут не найти.
Ах, Петербург! Манишь меня ты своим контрастом света и тьмы, холода и тепла, моря бескрайнего и тины болотной, льда и пламя, поэзии и прозы. Ты самый таинственный, серый и туманный город во всей Империи. Завораживаешь туристов и гостей своим французским и немецким архитектурным убранством. Город необычайно красивый снаружи, а внутри полный хандры и печали. Бог знает, с чем это связано. Или с погодой, или с обстоятельствами, или же просто погоревать – любимая потеха русского человека. Все дома в нём были не похожи ни на один дом в Империи. Каждый уникален. В них есть нотка готики, но и чуть-чуть ренессанса, да и немного авторского стиля России. Сразу видно, что именно здесь было «прорублено окно в Европу». В любом городе, за исключением Москвы, пахнет деревенским духом, здесь же всё иначе. Улочки пахнут кофе и булочками. Здесь жители очень любят трапезные, а особенно, кофейни, ведь иностранцы здесь не гости, и итальянцы привезли с собой ароматные зёрна. В одной кофейне, где любили посидеть и французы, и итальянцы, и другие уважаемые гости Европы, сидел молодой мужчина. Он был статным, на вид лет тридцати, не высок и не низок, телосложение его было крепким, но глаза пусты: в них не было ни одной эмоции. Он просто убивал время здесь, смотря на то, как светит за окном солнце.
Самое удивительное, что сидел он в мундире, а на его груди блестел от лучей Георгиевский крест – непривычная внешность для посетителя трапезной. Вид он создавал вокруг себя важный. Гость читал меню этого заведения, но не особо вчитывался. Он был явно не в духе или же скован чем-то. Его глаза бегали по строчкам меню, но всё также оставались спокойны, как и сам мужчина. Явно он думал о стороннем, не о еде. Офицер громко закрыл меню, поправил рубашку и произнёс: «Подайте мне латте со сливками и без сахара!». Сказал он это требовательно и сухо, будто говорит придворному. Бариста не заставил себя долго ждать. Господин Алексей Филатов, вот Ваш кофе, – сказал с улыбкой официант, – что-нибудь ещё желаете? Да, я желаю уйти, – ответил Филатов, положив в счёт триста рублей, хоть кофе и стоил два рубля. Все обомлели от поведения Филатова, а тот посмотрел на них, улыбнулся одним уголком губ, качнул носом вверх, развернулся и вышел из кофейни. Теперь Вы и Я знаем его имя и облик. Вас с ним можно назвать уже знакомыми, поздравляю! «Господин, стойте! Алексей!» – кричал ему кто-то вслед, но тот уже шёл по набережной, грациозно взяв чашку кофе в свою руку, выпуская клубы белого табачного дыма изо рта, и покинул здание кафе.
В глазах одинокого Алексея не было видно ничего, кроме отражения тротуара проспекта – ни горестной печали, ни детской радости; просто каменное, скованное тяжелыми мыслями, лицо, которое не могло смутить ничего, что находилось вокруг. В глазах молодого человека всё терялось за пеленой густого питерского тумана, который словно дым, окутывал его душу, и чёрными думами селился в его голове. Он шёл прямо по бульвару, смотря только вперёд. Его походка была подобна императорской, а по одежде, которую он носил, можно было подумать, что он и есть монарх.