снулся и сел на постели, высокой из-за множества лежащих слоями матрасов, свесив ноги. Нервно постукивая пальцами по своим небритым, заросшим бакенбардами и щетиной щекам да перебирая и закручивая концы длинных усов, не вставая, дотянулся до графина и налил себе полный стакан рябиновой настойки. Залпом хряпнул её, довольно крякнув, занюхал рукавом, сунул ноги в войлочные тапки и, шаркая тяжёлыми прорезиненными подошвами по ворсистой ковровой дорожке, подошёл к окну.
– Так-так-так… – рассуждая сам с собой, проговорил помещик.
Сомневаясь, немного потоптался у портьер и, будто на что-то решившись, слегка их раздвинул. В образовавшуюся меж шторами щель пристально посмотрел одним глазом, потом, набравшись смелости, просунул руку и пошурудил замком. Щеколда послушно отошла в сторону, и он приоткрыл узкую остеклённую дверь. Протиснувшись в неё весьма упитанным телом, Пантелеймонов вышел на небольшой балкончик, полной грудью вдохнув пряный запах пожухлой осенней листвы.
– Ух, как свежо!
Помещик, поплотней запахнув борта пижамы и раскурив трубку, стал внимательно осматривать территорию внутреннего двора. Его ограждение в связи с событиями минувших дней было значительно усилено, и теперь помещик мог спать спокойно, ведь пруд, в котором утонула проклятая монашка, не дающая ему покоя и после своей смерти, был осушен, засыпан землей и засеян семенами клевера, льна и других медоносов. По весне взойдёт, зазеленеет на этом месте прекрасный цветущий луг, и ничто больше не напомнит Пантелеймонову о кошмарных днях, которые ему суждено было пережить.
Он вернулся в комнату, ещё налил себе терпкого напитка и со стаканом в руке снова вышел на балкон.
Луна, проливая на землю свою молочную туманную рябь, высветила побелённую кирпичную кладку стены дома, обнесённую массивным забором из тёсаных досок, скреплённых между собой крупными металлическими перемычками.
Пантелеймонов, осушив стакан до дна, поставил его на оконный выступ, а сам, опершись о балюстраду пузом, приподнялся на цыпочки и застыл. Всматриваясь в темень, Сергей Иванович попытался заглянуть за ограду, туда, где раньше, обсаженный берёзовыми и осиновыми деревцами, находился живописный, полный рыбы водоём с плавающими по нему птицами и качающимися на его поверхности крупными, как сомкнутые вместе ладони рук, листьями лилий.
Вытянутая чёрная тень быстро скользила по дороге, приближаясь к воротам его поместья. Полы длинного одеяния у женского силуэта развевались от стремительного шага.
– Свят, свят, свят… – взмолился Сергей Иванович. Хмель вмиг покинул его голову, и он, вновь наполнившись страхом, весь съёжился, сжался и опять ощутил себя каким-то маленьким, боязливым и беззащитным.
Широко осенив себя крестом, он бросился обратно в комнату.
Захлопнув за собой дрожащими руками дверь, перепуганный насмерть помещик закрыл задвижку и плотно задёрнул тяжёлые гобеленовые шторы.
– Не-е-ет, – протянул он, – этого не может быть. Чур-чур-чур меня!
Пантелеймонов снова наложил на себя крест и, отпрянув от окна, поспешил к кровати.
Задув свечу, он, забравшись на постель, утонул в больших пуховых подушках и с растущей в душе тревогой подоткнул со всех сторон стёганое ватное одеяло, накрывшись им с головой.
От страха слух Сергея Ивановича необыкновенно обострился. Каждый шорох, каждый скрип, каждый шелест он слышал усиленным стократно. Обхватив себя крест-накрест руками, Пантелеймонов старался ещё больше вжаться в пышную пуховую перину.
Мучаясь от бессонницы, он долго лежал, скукожившись, и, сбиваясь в словах, бубнил себе под нос молитву, призывая в помощь высшие силы. А потом, чуть дыша, прислушивался всем своим существом к ночным звукам до тех пор, пока сон не смежил его веки и сознание не провалилось в кошмарное забытьё, в котором он заново переживал произошедшие этой зимой события.
Тук-тук-тук… – сильно застучало о деревянные ворота железное кольцо.
Помещик удивился – кто это такой уверенный в себе?
Шаги проскрипели по выпавшему за ночь снегу, входная дверь со скрежетом отворилась и, так же проскрежетав, захлопнулась.
– Сергей Иванович, – вошла в его кабинет горничная, ведя за собой непрошеную гостью.
– Здравия вам, Сергей Иванович, – склонила голову монахиня Анастасия.
– Ох как, – ответил он. – И что привело к нашему порогу Божию людину в такую холодину?
– Да как же, разве ж не прослышали вы ещё, что пожар случился намедни? Надобно бы помощь оказать погорельцам.
– Денег не дам, нет денег, самим харчеваться не хватает, – поняв, к чему клонит монашка, ответил он.
– Побойтесь Бога, Сергей Иванович, – пристыдила монахиня помещика. – Когда денег нет, такие сейфы не заводят.
Она уверенно направилась к большой книжной полке, за которой находился замаскированный в стене сейф, и ткнула в неё пальцем.
Пантелеймонов, поперхнувшись, закашлялся. Это место было известно только ему.