сти. Все упомянутые в ней места существуют на самом деле: отель «Боди», приток реки Эпт, мельница Шеневьер, школа, церковь Святой Радегунды, кладбище, улица Клода Моне, шоссе Руа, Крапивный остров, не говоря уже о розовом доме Моне и пруде с кувшинками. То же относится к расположенным по соседству достопримечательностям и селениям: музею в Верноне, Руанскому музею изобразительных искусств, а также деревушке Кошерель.
Сведения о жизни и творчестве Клода Моне и судьбе его наследия абсолютно достоверны – так же, как сведения о других упоминаемых в книге художниках-импрессионистах, в том числе Теодоре Робинсоне и Эжене Мюрере.
Информация о кражах произведений искусства почерпнута из газет.
Все остальное – выдумка автора.
В деревне жили три женщины.
Первая была злодейкой, вторая – вруньей, третья – эгоисткой.
Деревня называлась Живерни.
Первая жила на большой мельнице, стоявшей на берегу ручья, что бежит вдоль шоссе Руа; вторая – в мансарде над школой, на улице Бланш-Ошеде-Моне; третья – у матери в домишке с облупленными стенами на улице Шато д’О.
Они не были ровесницами, о нет. Первой перевалило за восемьдесят, и она успела овдоветь. Ну или почти овдоветь. Второй было тридцать шесть лет, и она ни разу не изменила мужу. Пока не изменила. Третьей вот-вот должно было исполниться одиннадцать, и в нее были влюблены все одноклассники. Первая всегда одевалась в черное, вторая красилась, чтобы понравиться любовнику, а третья заплетала непослушные волосы в косички.
Вы уже поняли. Это были очень разные женщины. Но кое-что их объединяло. Все три втайне мечтали уехать из дома. Да-да, они спали и видели, как бы покинуть Живерни – эту знаменитую на весь мир деревню, куда люди со всего света стремятся попасть хоть на денек.
Почему стремятся, вы тоже знаете. Из-за импрессионистов.
У первой из женщин – самой старой – хранилась очень красивая картина, вторая живо интересовалась художниками, а третья, самая юная, хорошо рисовала. Даже очень хорошо.
Странное желание – покинуть Живерни, вы не находите? Но все три считали эту милую деревню тюрьмой. Вернее, большим и красивым садом, окруженным прочной решеткой с крепко запертыми воротами. Чем-то вроде территории сумасшедшего дома. Или картиной-обманкой. То есть такой картиной, на которой изображение сливается с окружающей реальностью. Искусствоведы называют этот прием «тромплей». На самом деле третья, самая младшая, искала отца. За пределами деревни. Вторая искала любовь. А первая, самая старая, кое-что знала и про вторую, и про третью.
Но вот однажды – всего лишь однажды! – ворота сада открылись на целых тринадцать дней. Это случилось с 13 по 25 мая 2010 года. Ворота Живерни ненадолго открылись только для них – или они думали, что для них. Но открылись с непременным условием – скажем прямо, безжалостным. Вырваться на свободу могла лишь одна из трех. Оставшимся пришлось бы умереть. Поделать тут ничего было нельзя.
Эти тринадцать дней стали кратковременным и жестоким исключением из правила. Они начались с убийства – в первый день и закончились еще одним убийством – в последний. Как ни странно, интерес полиции возбудила только вторая, самая красивая женщина. Третьей, самой невинной, пришлось провести собственное расследование, а первая, самая незаметная, спокойно наблюдала за происходящим. Хотя сама оказалась способной на убийство!
Ровно тринадцать дней. Время, достаточное для побега.
В деревне жили три женщины.
Третья была самой талантливой; вторая – самой хитрой; первая – самой решительной.
Угадайте, которой из трех удалось сбежать?
Третью, самую маленькую, звали Фанетта Морель. Вторую – Стефани Дюпен. Первая, самая старая, – это я.
Картина первая
Впечатление
День первый
13 мая 2010 года
(Живерни)
Сборище
Прозрачная речная вода окрашивается розовым. Медленно расплываются тонкие струйки, как в стакане, если окунуть кисточку в акварельной краске.
– Нептун, назад!
В потоке воды розовый цвет бледнеет и теряется на фоне свисающих с берега буйных зеленых трав, тополиных корней цвета охры и ивовых зарослей. Его уже почти не видно.
Это могло бы быть красиво.
Если, конечно, не знать, что вода в ручье покраснела не потому, что художник помыл в нем палитру. Она покраснела от крови из разбитой головы Жерома Морваля. Не просто разбитой, а раскроенной надвое. Кровь течет из глубокой, с ровными краями раны на макушке, и ее уносит течение Эпта – Жером лежит головой в воде.
Моя немецкая овчарка подбежала поближе и стала нюхать.
– Назад, Нептун! Нельзя! – На этот раз я закричала уже громче.
Труп, наверное, обнаружат очень скоро. На часах всего шесть утра, но тут обязательно кто-нибудь появится. Запоздалый гуляка, или художник, или любитель побегать