я бестия! Такое определение, пожалуй, подходило ей более всего. Кареглазая, рыжеволосая, подвижная. Дина присела за стол и завертела головой, рассматривая холостяцкое убранство крохотной квартиры-студии.
– А у тебя тут славненько. Столик пластиковый, кресло солидное, компьютер на курьей ножке, кухонька полтора на полтора – полуторная, стало быть. И к романтической этой обстановке следует добавить…
– Предыстории главных героев, – продолжил Максим, наливая чай в большие цилиндрические чашки.
– Как? Разве предысторию я тебе еще не рассказала? Тогда слушай. Жили мы в Баку и неплохо, знаешь, жили по совковым понятиям. Имели книжный магазин. А когда все эти погромы в связи с отделением от “совка” у нас начались, то магазинчик наш погромщики сожгли. Тут мы все, что осталось от советской роскоши, продали и переехали в Сочи, где подали заявление на выезд в Америку как беженцы. Пять лет визы ждали, а потом, как говорится, вот моя деревня, вот мой дом родной. Ну, а ты как здесь очутился?
Максим отхлебнул чай из чашки с надписью: “Being forty means being twice as sexy as you were when you were twenty”.
– Сел в Москве на самолет, оттолкнулся от земли и… “Нью-Йорк, Нью-Йорк, Америка, Россия далеко…”
– Мы тоже в Чикаго через Нью-Йорк летели. Вышли в Нью-Йорке из аэропорта, где нас негры-носильщики облепили, все равно, что слепни. Все – с косичками и вплетенными в них розовыми бантиками. Мать как крикнет тогда на меня: “Вот и долеталась за океан! Вот тебе твоя Америка!” А у тебя мать в Нью-Йорке осталась?
– Да, в Нью-Йорке. Там пенсионное пособие больше, чем в Чикаго. Так что мы решили, пусть она поживет в Нью-Йорке, пока я не закреплюсь на программистском фронте… на просторах огромной страны.
Дина оживилась.
– А как ты нашел работу программиста?
– О, это типично американская история! Слушай. Однажды в Америке умные дяди изобрели компьютер. И так это изобретение им понравилось, что стали они эти компьютеры везде устанавливать и программ к ним понаписали видимо-невидимо. Было это давно, лет тридцать назад. Но вот незадача. На носу новое тысячелетие, а программы те были так составлены, что только в старом тысячелетии могли правильно работать. И пошел тут шорох на всю Америку! Программы надо срочно переделывать, а их тьма. Где программистов взять? И стали всех, кто мало-мальски на программиста похож, особенно из бывшего “совка”, в программисты заметать и оклады давать по тридцать пять штук в год. Помилуйте! Ну, какой же русский в Америке себя программистом не считает? Ну, а когда все перекодируют, запротоколируют и обмоют, то всем нам – философам-дворникам, инженерам-малярам и прочим поэтам новую работу придется искать.
Дина пила чай из чашки с надписью: “First Chicago Bank. Y2K. We can do it”.
– Но ведь ты потом можешь на какие-нибудь другие программы переучиться? – возразила она.
– “Есть тонкие властительные связи меж запахом и контуром цветка”, – задумчиво ответил Максим.
– Это Брюсов. “Юноша бледный с взором горящим”. Только пора нам, поэт, спать ложиться. Покоя тело просит. “Летят за днями дни, и каждый день уносит…”
– Листок календаря! – хлопнул Максим по столу пустой чашкой.
– Да, верно. Хотя в оригинале, кажется, по-другому было, что- то про бытие, – зевнула Дина.
…Утро следующего дня было тихим. Максим проснулся от приглушенного голоса. Дина говорила по телефону:
– Мама, это далеко. Правда, далеко… на севере Чикаго. Мы от Буффало Гров два часа добирались… Да, со мной все в порядке… Все помыто, причесано и свежее… И зубная щетка в сумочке. Нет, мне не холодно… Ну откуда я знаю, почему я не надела теплых штанов? Что наделось, в том и согрелась… Конечно, Максим меня повезет. Кто же еще? “По тундре, по широкой дороге, где мчит курьерский Воркута – Ленинград…” Ну, если в сугробах застрянем, то и будем в сугробах замерзать, как суслики…
Максим провалился в короткий сон, а когда проснулся, то из ванной послышался шум воды. Интересно, останется ли на полке перед зеркалом та самая зубная щетка? Стоит этому предмету гигиены объявиться в его холостяцкой ванной, то вслед за ней неизбежно появляются фен, заколки и трусики на змеевике…
Еще затемно снегоуборочные машины прошлись по улицам, оставляя за собой широкие ледяные полосы с валиками сугробов по краям. Дина и Максим шли по заснеженному дебаркадеру, который тянулся вдоль берега озера на добрый километр – от потерявшего свое назначение маяка до заснеженного пляжа с лодочной станцией. Нахохлившиеся чайки стояли в снегу, как вкопанные, не обращая внимания на странных в этот день и час одиноких путников.
Дина согласилась на утреннюю прогулку только, как она сказала, дыхнуть воздухом Рождества, а потом позавтракать в каком- нибудь теплом местечке. Они прошли почти весь дебаркадер, когда поодаль, у насыпи “Лейк Шор Драйв”, Максим заметил полицейскую машину, беззвучно мигающую сине-красными огнями. Два откормленных полицейских в бараньих куртках со зверскими розовыми лицами склонились над замерзшим в снегу человеком.
– Похоже, приятель принял вчера лишнего, – сказал один полицейский другому.
– Сделал