Огонек. Мари Вайлет

хрустом.

      В приглушенном полумраке в беззаботных теплых хороводах танцевали блики свечей, и тени разбегались пугливыми ланями, задорно прыгая по мрачным стенам. Недружелюбно дулась темнота, скрываясь в дальнем углу за сложенными горкой спальными мешками, приготовленными для предстоящего праздника.

      Запахи корицы и спелых мандаринок, уложенных в расписные фруктовницы, перекликались пьянящей сладостью. Терпкий смолистый аромат хвои тянулся от пушистых веток праздничной ели, лениво прятался в теплых носках, развешанных на каминной полке; превращал уютный зал в заснеженный пролесок.

      От изобилия ароматов Сириус поморщился и несколько раз недовольно фыркнул, потирая большой лапой черный влажный нос. После – широко зевнул и клацнул острыми белыми клыками; сладко потянулся, выгнулся дугой и тряхнул почти что львиной гривой. Ярче каминных искр блеснули в полумраке янтарные кошачьи глаза.

      Сириус спрыгнул с обитого шениллом дивана на пушистый ворс тканого из кенафа ковра и прислушался, подрагивая длинными усами и кисточками на кончиках широких ушей.

      Под елкой томились упакованные в шуршащую бумагу плитки горького шоколада, атласной зеленой лентой были перетянуты сладкие трости, обвитые красными и белыми змейками карамели. Горьковатое имбирное послевкусие цеплялось за шершавый язык, а тонкая сладость овсяного печенья… Овсяное печенье!

      Кот тут же нашел взглядом тарелку ароматного лакомства на журнальном столике, жадно облизнулся и мягкой поступью подобрался к добыче. Ловким прыжком забрался на стол и вдохнул полной грудью. По-кошачьи довольно заурчал, когда заприметил рядом с печеньем стакан сливочного молока – маленькая хозяйская дочка ждала в гости Санту, но Сириус оказался быстрее.

      Желтоватый блеск свечей переливался на дымчатой кошачьей шерсти яркими отблесками, когда Сириус ерошился от удовольствия, лакая молоко и шумно чавкая.

      Как раз в тот момент, когда кот заканчивал свою трапезу, самое широкое полено в угасающем камине с треском переломилось пополам, подняв за собой вихрь пепла и брызг искр.

      От такой неожиданности Сириус подпрыгнул на месте, протяжно подвывая по-кошачьи, и опрокинул бокал. Молоко разлилось небольшой лужицей, а кот сорвался со стола прямо к лохматой елке и спрятался за блестящей коробкой, прижав уши.

      Бревно зашипело, заклокотало, задергалось и наконец притихло. Сириус презрительно прищурился.

      Горделиво вскинул морду, перепачканную в молоке, и вышел из своего убежища с надменным видом, высоко задрав длинный хвост. Но не прошел и пяти шагов, как этот самый хвост зацепился за коварную нижнюю ветвь. Сириус нахмурился, свел пушистые брови и дернул хвостом что было силы. Послышался перезвон хрупкого стекла и вдруг – удар, да такой гулкий, что для Сириуса мир стал немым на несколько долгих секунд.

      На этот раз от страха кот застыл на месте, вздыбившись и распахнув блюдца-глаза, которые горели ярче танцующих на полках свечей в золотистых канделябрах.

      Когда звуки стихли, Сириус опасливо обернулся. На его счастье, елка осталась на месте, все так же переливалась мелкими цветными каплями, когда декоративный дождик трепетал от дыхания гуляющего по дому сквозняка.

      Что-то неприятно яркое вдруг попало Сириусу прямо в глаз, и он зажмурился, а лучи света продолжали назойливо маячить, рассыпаясь тонкой паутинкой. Кот попытался отойти, чтобы со стороны увидеть странность. Не помогло: что вправо, что влево, – свет словно дробился мелкими снежинками, только бы не дать коту себя рассмотреть.

      Сириус недовольно фыркнул и по-охотничьи прижался к полу. Серебристые блики вдруг притаились следом, как будто, потеряв кота из виду, тоже решили скрыться.

      Наконец кот смог разглядеть несколько битых осколков тяжелого стеклянного шара с искусно прорисованным фейерверком снаружи и зеркальным напылением на стенках внутри. И в этих битых зеркалах кот увидел тот самый свет, теперь уже поутихший и поугасший, отдающий холодной голубизной, переливавшийся серебряной нитью.

      Сириус подкрался ближе, затем вплотную и осторожно потянулся лапой к одному из осколков. С любопытством отодвинул его в сторону и замер от неожиданности.

      Перед кошачьими глазами предстало нечто, напоминавшее совсем крохотное пушистое облачко, что парит в густой синеве неба, когда за окном пляшет теплое солнце. Только облачко это не было ни белым, ни пушистым, а сверкало пестрыми брызгами, переливалось густыми цветами, как каменья в дорогих украшениях, в которые хозяйка так любила наряжаться перед тем, как выйти из дому.