опять возникал на пороге. Я чувствовала: он ждет плохого. И чувствовала, что ничего не добьюсь своими расспросами: они с Дедушкой уже бы всё рассказали, если бы не хотели защитить меня от чего-то.
Время от времени Эй замирал, доставал подзорную трубу из-под рубашки и что-то высматривал в море – наверняка корабль.
Моя фантазия была свободна как ветер. Я навоображала, что у Эя давным-давно потерялся брат, такой жалкий, слабый, и он так изменился, что никто не заметит его возвращения в Дьепп, если не быть настороже. Наверняка Эй должен этому брату что-нибудь древнее и важное. Или хуже: Эя предали, и он до сих пор не смирился и не забыл.
Или нам грозила какая-нибудь беда. Беда, которую я не могла себе даже представить, но на долю Эя она уже выпадала. И он вставал в караул, чтобы защитить нас, как часовой, без сна, без отдыха, не зная, далеко ли эта беда или уже в порту.
Как узник.
Дни проходили в нетерпении, и однажды утром я буквально вылетела из кровати. Эй положил ключ в карман! Он берет меня с собой! Дедушка еще спал. Шел дождь, нам предстоял длинный путь, я молчала. Эй шагал впереди с огромным мешком на плече. Мне приходилось почти что бежать за ним. Я промокла, замерзла и как ледышка скользнула в туннель. Внезапно стало теплее, силы ко мне вернулись. Свет, заливающий грот, меня поразил, как в первый раз. Море после прилива стало совсем спокойное, ни звука не доносилось снаружи.
Я заметила, что работы продвинулись далеко – судно почти готово. Эй приладил пару весел и посадил меня внутрь. Бот медленно двинулся с места, как только Эй отвязал его; одним прыжком он вернулся, взял весло и оттолкнулся от дна. Я сидела на странном ящике – он выглядел как гроб. К одному из краев была привязана длинная веревка.
Эй греб очень осторожно, чтобы пройти узкий выход из грота. Гигантская скала выросла прямо у нас над головами, отбрасывая тень далеко в море. Холодный ветер, тревоживший водную рябь, сменился дождем. Я видела, что теперь Эй хочет ускориться, но ему трудно. На месте для мачты еще ничего нет. Хорошо, что море спокойно. Эй лавировал, держась близко к берегу, менял несколько раз направление, словно тренировался. Он греб изо всех сил. Входа в грот больше не было видно. С большим трудом я разглядела его с помощью светлой полоски щебня на скале. Ближайшая насыпь, ведущая к берегам, осталась где-то в миле на юг. Даже дома пропали из вида. Мы наклонились по бортам бота, передвигая тяжелый ящик, чтобы выровнять крен. Затем Эй по кругу проверил обшивку, как канатоходец. Кажется, остался доволен. Тут я поняла, что это первый выход в море. В утренней темноте, в тишине, в тайне, мне удалось побывать на крещении судна. И если я здесь, значит, я нужна Эю.
Бот потихоньку набирал скорость. Оставив судно в покое, Эй приподнял ящик-гроб с одной стороны и знаком попросил меня помочь выбросить его за борт. Он смотрел, как ящик плывет, привязанный к кнехту[2]. Качаясь на волнах, ящик стучался о борт судна и походил на утенка, спешащего за мамой-уткой. Довольный Эй притянул ящик за веревку, снял с него крышку и положил ее на борт. Оказалось, ящик пуст,