Думаю, что ты сейчас очень похож на Есенина: такое же бледное лицо и такие же светлые вихры. Рядом с гробом твоя мама. Странно, но я никогда ее до этого не видел, хотя часто бывал у тебя дома. Оказывается, она очень старенькая. Сейчас в гигантских валенках и старушечьем платке она выглядит еще старее. Я думаю, что ты убил ее. Ты убил нас всех. Я очень злюсь на тебя – ты не имел права так поступать. Если ты оставил меня одного, значит, ты меня не любил.
Вообще-то каникулы, но собрались почти все. Слышу голос клахи – «Он всегда был себе на уме». Мне хочется ударить ее, закричать, что это они во всем виноваты, но я только опускаю ниже голову и украдкой поглядываю на Аленку – слышала ли она? Стоит в одной из своих шапок, вроде, как всегда, только нос опух и тушь растеклась. В общем-то, на нее никто не обращает внимания, никто сочувственно не хлопает по плечу – о ее горе никто не знает. Она такая же, как все, обычная одноклассница. Даже меня жалеют, а ее нет.
Когда все заканчивается, и ребята начинают расходиться, подхожу к ней, беру за руку. Мне кажется, что я должен так поступить.
– Мне очень жаль, – говорю я единственное, что приходит в голову. Она меня понимает.
– Спасибо, – тихонько сжимает мои пальцы. – Мне тоже очень жаль.
По-моему, мы в первый раз с ней заговорили. Она пришла к нам в класс только в этом году. Классная девчонка. В алгебре здорово сечет и бегает как черт. Я люблю, когда у людей есть увлечения, когда про них можно сказать что-то вроде «он любит литературу» или «он прется от бокса». Про Пашку тоже можно было. Он жутко любил химию. Органическую. Мог тетрадки исписывать этими формулами, в жизни встречающимися только в рекламе мыла.
Я, например, люблю экономику. Вообще, то у меня хорошо с литературой, английским и историей. Но люблю экономику. Точнее, полюбил. Она у нас только с этого года. Все предыдущее мне досталось от родителей, а экономика – мой выбор.
Что у меня не получается, так это физика. Совсем. И, самое главное, я и не хочу, чтобы получалась. Мне неинтересно. Там все происходит само по себе. В экономике другое дело – заправляет человек, поэтому даже формулы не такие скучные. Я считаю, что это самая гуманитарная из всех наук. Но вот быть экономистом я бы не хотел – это почти так же скучно, как физиком. Я просто хочу знать, как они все это устроили.
Так-то я не очень похож на того, кто любит экономику. Я, вообще, не очень похож на того, кто что-то любит. Во всех книгах герои-подростки – худенькие брюнеты. Что-то вроде Гарри Поттера без очков. Я довольно крепкий. Не то чтобы очень высокий, но чуть выше среднего роста. Внешность у меня совсем пацанская, неинтеллигентная. Волосы русые, но это не так важно – я их подстригаю очень коротко, и они могли бы быть любого цвета. Только лицо смазливое, бабское такое лицо, на мой взгляд. Вам сразу об этом говорю, чтобы не получилось, что вы только к концу книги узнали, как я выгляжу. Но проблемы у меня те же самые, что и у худеньких брюнетов.
***
– Как ты? – мама обеспокоенно оглядывает меня, как только я переступаю порог дома.
Я не отвечаю и поднимаюсь к себе. Не хочу ни с кем разговаривать. У себя включаю музыку и, не раздеваясь, падаю на кровать. Открываю глаза, когда уже темно. Первые пару секунд не могу понять, кто я и где нахожусь. Потом вспоминаю. Все, что произошло сегодня и три дня назад. Очень хочется, чтобы это все оказалось сном. Дурным, липким, плохим сном.
Раздеваюсь и снова ложусь спать. Во сне не больно.
***
На следующий день долго лежу в кровати, спать больше не получается. Сегодня вторая суббота месяца и отца нет дома – значит, у мамы с мартышками должна быть пижамная вечеринка. Это такой день, когда они валяются на диване, смотрят мультики или детские фильмы и заказывают еду на дом. В общем, бред. Хотя признаться, в детстве это были мои любимые дни.
Я спускаюсь вниз. К моему удивлению в доме тихо. Мартышки сидят в гостиной. Анечка читает книгу (это в субботу утром), а Тонечка что-то рисует.
– Где мама? – спрашиваю сестер.
– На кухне. Завтрак готовит.
Застаю ее с полузакрытыми глазами и чашкой кофе за кухонным столом. Каша подгорает на плите.
– Что происходит? – выключаю кашу.
– А что? – просыпается она. – Завтрак готовлю, – виновато опускает глаза.
Все понятно. Решили не травмировать мою неокрепшую психику и устроить день тишины в знак солидарности с моим горем. Лучше бы вели себя как обычно. Не напоминали лишний раз.
Я ничего не отвечаю и прохожу в ванную. В горячей воде закрываю глаза. Теперь мои дни будут похожи один на другой. Я буду просыпаться, ходить в школу, делать никому не нужные уроки. Потом поступлю в вуз. Окончу его. Буду ходить на работу. А Пашка останется там. Вспоминаю, как мерзлая земля ударялась о крышку гроба и крик его мамы. Кто-то бросился к ней. Как она сегодня? Как она вообще теперь?
В дверь стучат.
– Сынок, у тебя все хорошо? – слышится заискивающий мамин голос.
– Нет, я перерезал вены, – отвечаю сдавленным голосом.
– Я привыкла к черному