ествовать не могло. Заверяю бывших своих коллег, которым посвящаю эту книгу, что все неприятные, бестолковые, некомпетентные или преступные персонажи, фигурирующие в ней, – плод моего воображения, в то время как все обаятельные, умные и благородные взяты из самой жизни.
Письмо, пахнущее духами
Уборщица поднялась с колен, собрала ведро, щетку и тряпки и заковыляла к двери. Здесь она, как всегда, остановилась, довольно улыбнулась и сказала:
– Та-та-та, мистер Стрейнджуэйз, всего хорошего. – И направилась, громыхая ведром, в кабинет заместителя директора.
Миссис Смит пребывала на седьмом небе с тех пор, как два года назад популярный актер, выступая по радио, пропел настоящий панегирик некой абстрактной миссис Смит, уборщице с распухшими от подагры коленями и львиным сердцем, которая под свист бомб убирает государственное учреждение, олицетворяя собой всех неукротимых уборщиц Великобритании, что выполняют свой долг с болью за общее дело в груди и крепким кокни[1] на устах. Миссис Смит восприняла эту дань восхищения на свой счет и с той поры держалась с правительственными чиновниками высокого ранга на равных, а с теми, кто помельче, даже несколько высокомерно.
Найджел Стрейнджуэйз, как повелось, сдул пыль со своего стола и вытряхнул в окно вчерашние окурки. Было девять утра. Он любил приходить на работу пораньше, пока тебя не отвлекают ни телефонные звонки, ни коллеги со своими разговорами. До десяти часов министерство военной пропаганды будет погружено в тишину, нарушаемую только громыханием ведра миссис Смит да торопливыми шагами какого-нибудь чиновника, не успевшего поддаться расслабляющему воздействию атмосферы, воцарившейся повсюду после Дня Победы. Найджел вынул лист с сочиненными Брайаном Инглом подписями к фотографиям.
«Стремительные и неотразимые, как пучок стрел, брошенных рукой Немезиды, – читал он, – «спитфайеры» бомбардируют скопления немецких железнодорожных составов в районе Гельзенкирхена».
Он заменил «бомбардируют» на «атакуют». На полях написал: «Стрелы рукой не бросают». Взглянул на фотографию, для которой предназначалась подпись, и дописал: «Это “тайфуны”». «Добрый старина Брайан, – подумал он, – неисправимо неточен, непобедимо романтичен, никогда не полезет в карман за неправильным словом или неуместной метафорой, – но что бы мы делали без него?» Бедный Брайан целых пять лет занимается этим делом и умудряется вкладывать в него все тот же восторженный и абсолютно некритичный энтузиазм, который в предвоенные годы сделал его ведущим литературным критиком «Санди клэрион». Джимми поступил правильно, выбрав его для этой работы. Джимми вообще с умом подбирал свой штат. Потому и стал первоклассным директором. С самого начала он твердо заявил: «Нет, мне в управлении не нужны специалисты, мне нужны люди, которые верят в то, что говорят. Мы не будем говорить с народом о войне, держа в кармане дулю». Как же он был прав! Когда Брайан Ингл уверял публику, что эскадрилья «спитфайеров» (они же «тайфуны») – пучок стрел, брошенных рукой Немезиды, люди верили ему, потому что им было ясно: это – справедливая война. Найджел взял листок и стер «Стрелы рукой не бросают».
Открылась дверь. Шаркая ногами, вошел курьер с кипой папок и бумаг в руках. Как всегда, беспомощно оглядев комнату, он нетвердой походкой прошествовал к столу Найджела и вывалил часть своего груза в корзинку для исходящих, после чего мрачно изрек, что утро сегодня необычно хорошее для этого времени года. Как всегда, Найджел переложил стопку из корзинки для исходящих в корзинку для входящих. Да, утро хорошее, согласился он, взглянув в просвет между темными полосками, которыми хозотдел заклеил окно после того, как от взрывной волны потрескались стекла.
– Мы еще и половины не испытали, – трагическим тоном произнес курьер.
– Половины чего?
– Попомните мои слова, сэр. Когда наступит мир… ну, я хочу сказать, настоящий мир, в стране начнется хаус. Самый настоящий ха-ус.
Найджел быстро перевел: «хаос».
– Почему вы так считаете? – спросил он.
– А вы сами подумайте. Миллионы парней научились на войне убивать, да еще как убивать!.. Посмотрите только на морских пехотинцев: рукопашный бой, никаких автоматов, раз-два, и нету человека. И вот такой парень приходит домой, и что он видит?
– Ха-ус, – невольно ответил Найджел. – То есть я хочу сказать…
– Вы уже сказали. Жену его увел какой-то хлыщ, в доме откуда-то взялось еще двое детишек, на его рабочем месте сидит тыловая крыса, – что ему делать? Сами понимаете – стрелять. Насилие порождает насилие, вот что говорит этот паршивый Олдос, как там его, Аксли[2]. И таких парней – миллионы. А вот после моей войны, – продолжал курьер, тыча пальцем в наградные ленточки медалей 1914–1918 годов на своей темно-синей форме, – было совсем по-другому. Все мы, кто пришел с войны, имели все и могли жить спокойно. И мы были до смерти напуганы. Можете обижаться, сэр, если я говорю страшные вещи, но на этой войне мало их обстреляли, пусть мне пусто станет, если это не так. Теперь посмотрите, какой они придумали план демобилизации…
Поразглагольствовав