е озеро, грязноватое и уже негодное для купания, и двухэтажный, заметно обветшалый особняк. Строение Георгианской эпохи мрачно возвышалось над дружелюбной зеленью: быть может, такое впечатление складывалось из-за того, что здание явно нуждалось в реставрации, а возможно – из-за скудного орнаментального декора по фасаду, характерного для того периода восемнадцатого века. Впрочем, неухоженный плющ немного исправлял дело, добавляя домишке живости: природа часто подправляла неуклюжие человеческие творения, а архитекторы, как обычно прятали свои ошибки под плющом. Крохотный сад давно не видел ни садовника, ни его ножниц: цветы и сорняки росли, где и когда хотели, своевольно создавая затейливую пейзажную композицию, над которой иной садовник провёл бы немало времени.
Виднелась и парочка возделанных грядок, старательно поливаемых и пропалываемых, что выдавало всё же присутствие в этом уголке Англии человека.
Еще одно забытое Богом местечко на карте Кэмбриджшира всего в четверти мили от Бартона, в котором текла такая же жизнь, как и во всем Объединенном Королевстве.
По дорожке, усыпанной гравием, вразвалочку шел парень развязной наружности: про таких обычно судачат деревенские сплетницы, скрупулезно перечисляя все совершённые прегрешения вроде язвительного комментария или лишней выпитой бутылки. Длинные молочно-белые волосы завязаны в разгильдяйский хвостик, мятая рубашка с парой пятен, потертые брюки, едкая усмешка. Для своих восемнадцати Маркус Бент был, пожалуй, слишком уж озлобленным на мир молодым человеком. Впрочем, причин на это у него имелось достаточно.
Солнце на секунду вызолотило белесый хвостик и тут же скрылось за единственным облачком на небе, похоже не желая дарить тепло столь недовольному жизнью человеку. Человеку на него было глубоко плевать: в кармане еще имелось два десятка фунтов, на сегодня должно хватить. Маркус, в отличие от своих родственничков, не собирался засиживаться в полуразвалившемся Бент Хаус, когда в пабе в пятнадцати минутах ходьбы атмосфера гораздо веселее.
Поежившись от иллюзорного холодного ветерка, Маркус обернулся – почувствовал назойливый взгляд в спину. Издевательски помахал Джозефу, наблюдавшему за ним в окно. Да, у него вечер пройдет куда лучше, чем у братца.
– Он опять ушел? – тонким голоском спросила Анналинн, возмущенная поведением своего брата-близнеца. Цвет волос они делили на двоих – и только: кажется, и рост, и всю задиристость характера при рождении украл братец.
– Да. Марку комфортнее в пабе, чем с нами, – Джозеф поморщился. Он был старшим в семье и искренне верил, что должен контролировать каждый шаг Анни и Марка. Анни охотно подыгрывала старшему братцу, позволяя тому воображать себя вынужденным главой семьи, Маркус лишь ухмылялся и творил, что ему вздумается.
Подобное поведение немало раздражало Джозефа, тянувшего на себе не только роль старшего мужчины в семье, но и мысленно примерявшего на себя костюм адвоката. Джозефу оставался год до получения степени бакалавра, и он вполне мог найти если не работу, то хотя бы подработку, но между мечтами Джозефа и реальностью лежало унылейшее условие завещания, не позволявшее ему самостоятельно распоряжаться своей частью наследства до двадцати одного года. Будь у них другая семья – Джозеф бы уговорил опекуна подсобить, но увы – с тетушкой о подобном не стоило и думать: приличному адвокату нужна контора и, желательно, в Лондоне, а не в этом захолустье, а на контору нужны деньги, причем деньги немалые.
Работать на кого-то же Джозефу не позволяла врожденная гордость. Пожалуй, гордость и зеленые глаза – это единственные общие черты у Джозефа и близнецов. Темно-русый, высокий и научившийся с детства неодобрительно хмурить брови, он снисходительно посматривал на Анни с ее мечтой стать актрисой и презрительно фыркал, полагая, что химик и фармацевт из Маркуса не получится.
Анналинн поджала губы. Впрочем, как только на лестнице послышались шаги, брат с сестрой натянули дежурные улыбки. Показывать свое раздражение или ссориться они предпочитали без участия своей дражайшей тётушки.
Элен и Джон Бенты – родители близнецов и Джозефа – попали в аварию во время путешествия по Америке семь лет назад. Дети остались на попечении старшей сестры Элен – Розетты – которую дети тогда увидели второй раз в жизни и невзлюбили со второго взгляда: первый они просто не запомнили в силу возраста.
Конечно, тетушка не могла заменить мать, но первые пару лет честно пыталась – по-своему. Первый год тетушка все же надеялась, что дети полюбят ее. Второй – не могла поверить в то, что племянники ее терпеть не могут. Третий – видела в нежданно свалившихся на нее детях покойную сестру – и все те ее черты, которые когда-то выводили из себя. А потом решила урвать свой кусок: прикрывшись опекунством, она временно переписала на себя поместье Бентов, оставшееся детям от отца, и с головой окунулась в бурную жизнь Лондона.
На деньги покойных Бентов, как выяснилось, когда юные Бенты подросли достаточно, чтобы хоть что-то понимать – и недостаточно, чтобы хоть что-то сделать.
Тетушка Розетта и в молодости не слишком походила на сестру – тихую и улыбчивую блондинку – и с возрастом контраст становился